— Не смей уклоняться
и считай, дрянь!
— Пять! — страдание в голосе было столь полным, что Лир
покрылся холодным потом, несмотря на то, что здесь было жарко и душно. И пахло
чем-то отвратительным.
Ребенком он как-то нашел на заднем дворе детского дома, в котором рос,
дохлого кота. Труп, как видно, пролежал на солнце не один день, но Лир ведь
этого не знал. Любопытствуя и искренне сопереживая, он тогда наклонился и
невольно вдохнул… До этого ему казалось, что смерть пахнет лекарствами и
хлоркой, которой мыли коридоры в больнице, где после аварии умирали его
родители. В детдоме стало понятно — он ошибался. Смерть пахла именно так, как тот дохлый рыжий кот — гнилой плотью и душным липким жаром.
Тут, в этом странном и страшном месте, в котором Лир оказывался уже не
первый раз, смердело также — отвратительной тухлой дохлятиной. А кроме того, чадом и нагретым
металлом. Потому что именно так пахли пытки. Если бы была возможность заткнуть
себе нос, он сделал бы это тут же, но нет. Не имея возможности ни вмешаться, ни
крикнуть, ни даже отвернуться, Лир оставался безучастным свидетелем того, что
происходило здесь. И так повторялось раз за разом. Ночь за ночью.
Обычно он был вынужден наблюдать за тем, как трое каких-то типов пытали
четвертого — секли плетьми, жгли
каленым железом, рвали ногти на руках, ломали кости. Его местами покрытое
короткими и даже на вид жесткими темными волосами крепкое тело поражало мощью и
настоящей мужской красотой, отмеченной несколькими светлыми полосками шрамов,
явно полученных от встречи с острой боевой сталью. Но главное все же было в
глазах, где Лир раз за разом с невольной гордостью видел силу духа и решимость
вынести все… Наблюдать за его муками было невыносимо и страшно до рвотных
позывов и злых слез. Но все это делали со взрослым сильным мужиком.
Однако сегодня Лира ждало совсем другое зрелище. Уже привычный кошмар — избитый и измученный мужчина — получил передышку. Его обвисшее на дыбе
тело оставили в покое. Двое палачей, которые обычно занимались им, отошли в
сторону, присев на грубую скамью. А тот, кто отдавал им приказы — рыжий, высокий и худой до болезненности тип
в богатом костюме, занимался кем-то другим.
Лир присмотрелся к новой жертве безумца и содрогнулся: это была
девушка... Бедняжка была нагой, и только ее лицо и голову скрывал плотный и
глухой кожаный колпак, чем-то похожий на те, что надевали охотничьим птицам. Он
не позволил разглядеть ее внешность, но по фигуре можно было сказать, что
бедолага совсем молода. Тонкая до хрупкости спина с выступающими позвонками, острые
плечи, грудки торчком, гибкая талия и маленький, но все же приятно округлый
зад, перепачканный чем-то… Он бросался в глаза в первую очередь, потому что
девушка стояла на коленях так, что ее пятая точка торчала к потолку, а плечи
касались затоптанных плит пола… Так, чтобы ее было удобнее пороть...
— Считай!
— и удар.
Лир ужаснулся: эта костлявая гнида с плеткой в руках нарочно метила
так, чтобы попасть побольнее. Так, чтобы длинные хвосты пыточного орудия,
которое так и хотелось назвать семихвосткой, не просто соприкоснулись со спиной
или ягодицами, но обернулись вокруг тела, обожгли живот или грудь... Боль,
наверно, была адской.
После каждого удара девушка вскрикивала протяжно и обреченно, поджимала
пальцы на согнутых в коленях ногах и вскидывала голову в колпаке, лишавшем ее
возможности видеть хоть что-то.
— Шесть!
— Не крути задницей!
Все равно получишь свое! Ты меня знаешь!
И девушка, по всей видимости, действительно знала все слишком хорошо…
Да и тот факт, что удары, которые продолжал наносить садист за ее спиной, были
столь изощренно точны, говорил только об одном: опыт у палача имелся
колоссальный.
