ВОПРЕКИ И БЛАГОДАРЯ (вместо предисловия)
Стихам Анатолия Пискунова свойственна щемящая интонация, напоминающая рубцовско-есенинскую… Такие поэты приходят в момент активизации социальной тектоники, обострения хронических недугов общества, они появляются как народные целители. Когда официально предлагаемые лекарства бессильны помочь государственному организму, народ прибегает к проверенным средствам спасения. Одной из вековечных панацей для нас является слово правды, направленное прямо в эпицентр боли.
Край ты мой, задешево распроданный
слугами народа и купечеством,
был уже и мачехой, и родиной.
Станешь ли еще кому Отечеством?
Со своей растерзанной страной я делю все беды и
невзгоды,
чувствуя затылком и спиной стылое дыхание свободы.
Есть у поэта стихи, цитировать которые фрагментами невозможно. Настолько в них сцеплено внутреннее содержание. Они, как правило, отличаются высоким качеством отделки и неподдельным чувством горечи за то, что случилось со всеми нами в теперь уже довольно отдаленное время. Стихов такого эмоционально-патриотического накала, как ДОНУЗААВ, посвященных бывшей средиземноморско-атлантической эскадре Черноморского флота СССР, в современной поэзии до Пискунова я не знаю.
Время беспутно, и спутаны карты. В памяти озера
поступь эскадры.
Блекнет, как лица на выцветшем фото, слава былая
бывалого флота.
Видят во снах океанские мили старые, ржавые, рыжие
цепи —
те, на которые флот посадили, чтоб охранял одичалые
степи.
Склянки не звякнут, сирены не рыкнут. Картой крапленою
лоция бита.
Цепи на солнце потерянно дрыхнут. База военная богом
забыта.
К Черному морю махнем дикарями. Клево в обнимку
лежать с якорями.
Солоновата слеза Донузлава. Слава эскадре!
Посмертная слава.
А возьмите его стихи о природе. Как же ощутима близость к линии Тютчева – Бунина в русской поэзии! И в то же время налицо самобытность автора.
В его мире трепещет, как живой, осенний куст, «битком набитый перелетной стаей». Здесь свет вечерний льется, «словно сонного колодца невесомая вода». Здесь клен, как человек, «мольбу возносит к небесам», и весенний день «рассыпал одуванчики, взорвал березовые почки», и трава «пропахла солнцем, вечностью и мятой», и «Путем пробежала Млечным вековая степная дрожь»…
Как чаще всего формируется поэт? Через общение с теми, кто терпеливо слушает его стихи.
Поэту нужно говорить с миром. Так, по ступенькам, ведущим вверх, и движется он сквозь щадящие тернии своего начала к жестоким зарослям мастерства, где ждут его колючки и шипы проб и ошибок, насмешки и глумление невежд, зависть других начинающих… И не лавровый, а терновый венец ждет его, если он поэт.
Поэтическая судьба Анатолия Пискунова поразительна. В молодые годы мы были рядом, но я (тогда уже активно
пишущий) ни сном ни духом не знал, что мы с ним одного поля ягоды – оба точим перья.
И вдруг теперь он появился в пространстве русской поэзии как никому из признанных литераторов не известный автор. Как умудрился не засветиться, обладая таким талантом, и как достиг такого уровня в своем творческом подполье, неведомо никому.
Да, поэзия, если она есть, существует вопреки и благодаря тому, что ей противостоит… Жаль, конечно, что не всем удается вкусить от ее величия хотя бы глоток самообольщения, но многим поистине замечательным мастерам приходится перебиваться суррогатами горького осознания, что ты и твое достояние никому не понадобились.
К счастью, Анатолию Пискунову повезло. Его творческий дар, скрываемый долгие годы под спудом, не задохнулся: не остался на уровне милого любительства, не выродился в глупую, а то и, чего хуже, агрессивную графоманию. Его открыли (сначала для себя!) люди сведущие, в том числе издатели, и не пожалели сил, чтобы поддержать мало кому известного поэта.
