Это были тяжёлые моменты моей жизни, когда я начала работу над произведением «Красные туфельки». Было то время, когда мне казалось, что жизнь остановилась. Ничего не двигалось со своих мест, ничего не менялось, ничего не улучшалось, разве что наоборот. В конце концов, однажды утром я поймала себя на мысли, что мне больше не хочется просыпаться. Наверное, я переживала депрессию. Выбраться из этого состояния мне помог один прекрасный Человек. Человек, которому я многим обязана, которого очень люблю, поэтому именно Ему я посвящаю свой юбилейный труд. Посвящаю в память всего прекрасного, всего хорошего, что он мне подарил. Посвящаю со всей любовью.
В этот тяжёлый для меня период я изливала душу на бумаге, и в результате в свет вышла моя юбилейная, тридцатая книга. Все персонажи, события данной книги – мой вымысел. «Красные туфельки» – это единственное из моих произведений, которое я сама несколько раз перечитывала, при этом ничего более не добавляя, ничего не убирая. Откуда этот сюжет, откуда эти герои – не знаю. Но знаю одно: я двумя руками против всего плохого, что может быть в нашей жизни, я против жестокости, против несправедливости, я против произвола и насилия. Особенно произвола семейного. Наши дети – это наше счастье, это смысл всей нашей жизни, это самое прекрасное, что с нами может произойти. Я желаю им здоровья! Каждому малышу, каждому ребёнку я желаю полной, счастливой, любящей и заботливой семьи. Каждой семье я желаю побольше малышей!
Мне было девять, когда в деревянные двери нашего дома постучался какой-то мужчина.
Ах, здравствуй, Магеррам, – покраснела мама, схватив его за рукав меховой куртки и втянув внутрь дома. Магеррам тяжело опустился в скрипучее кресло, вытянув перед собой длинные ноги в заштопанных носках.
Встань, разложи тарелки и нарежь хлеба! – прошипела мама, раскладывая перед незнакомцем фрукты. – Будешь персики? – заулыбавшись, предложила она ему. – Чуть позже обязательно попробую, – усмехнулся Магеррам. Засмотревшись на них, я случайно уронила тарелку с супом. Рухнув на пол, она разбилась вдребезги, резким эхом отозвавшись в полупустых комнатах и расплескав повсюду содержимое. Трясущимися руками я стала собирать неровные осколки, вдруг ощутив холодную ладонь мамы на моей щеке. В глазах блеснуло, а к щеке подкатил жар.
Дрянь безмозглая! – не сдержалась мама и, схватив меня за волосы поволокла в сторону входной двери. Я ощутила во рту безвкусный снег, ударившись лицом о землю и услышав за собой стук только что запертой двери. Мама вышвырнула меня на улицу.
Гав! – не узнав меня, рявкнул дворовый пёс.
Это я, Лали! – сдерживая слёзы и потирая руки, проговорила я, озираясь на дверь. Обычно минут через пятнадцать она открывалась и, когда незнакомый дядя выходил и даже если дядя не уходил, она всё равно открывалась и мама впихивала меня обратно. Но в этот вечер мама обо мне забыла. Больше не чувствуя ног и замёрзших рук, я посмотрела в сторону будки Лали. Он не спал, уставившись на меня круглыми чёрными глазами. Лали был очень умным и преданным псом. Не помню, как он к нам попал, но помню, что с того самого момента он был посажен на звонкую цепь.
Лали, – шепнула я, и он ласково замахал пушистым хвостом. Я с трудом подошла ближе к старой будке и залезла внутрь. Тут было относительно тепло. Холодный ветер не проникал внутрь, а пролетал мимо, лишь посвистывая и подгоняя вперёд пушистые снежинки. Из Лалиной будки я могла наблюдать за моим домом. – Ты точно также лежишь и наблюдаешь за нами? – обращалась я к псу, на что тот недовольно рявкнул и, улёгся рядом, стараясь большее место в будке уделить мне. Видимо, мама была пьяна, потому что сквозь свист ветра я отчётливо слышала её невнятный голос. Он становился таким, когда она пила эту прозрачную жидкость из длинной бутыли. Тогда она становилась такой смешной! Иногда Лали резко вылезал из будки и громко лаял в ответ на громкий смех мамы или дяди Магеррама, будто напоминая им обо мне.
