Вы когда-нибудь вскакивали посреди ночи от стука в дверь? Обычно это не предвещает ничего хорошего. Так было и в этот раз.
Лена подбежала к двери и посмотрела в глазок. Это они. Двое мужчин в униформе стражей правопорядка синего сектора ударами в дверь с номером 117 нарушали покой сонного многоквартирного дома, а позади них, в тусклом свете лампочки, оглядывая лестничную площадку, стоял мужчина, одетый в строгий деловой костюм.
Страх заставил сердце биться быстрее. Лена наспех собрала в корявый пучок запутанные волосы, надела длинную тунику, лежащую на стуле, и открыла дверь.
– Комиссарова Елена, вам предъявлено обвинение в заговоре с целью… – тот, что находился слева от нее, монотонно затараторил, пока незнакомец в костюме, проходя мимо них, жестом не приказал подчиненному замолчать. Он строго произнес:
– Мы будем говорить наедине. Ждите здесь.
Закрывая за собой дверь, он оглядел небольшое помещение. Лена уловила оценивающий взгляд гостя и тоже пробежала глазами по квартирке: озаряемая мутным светом, небольшая, но уютная, она хранила то немногое, что у них было. Тяжелый громоздкий стол с серебристой поверхностью, исчерченной царапинами и следами времени, пустые стальные полки, встроенные в серые бетонные стены, жесткая кровать, спаянная из металлических прутьев, задвинутая в угол, и кресло, на которое хозяйка предложила незваному гостю присесть. Оно было хоть и старое, но мягкое, с нехитрым раздвижным механизмом.
Сесть незнакомец отказался.
– Мирного неба.
Мужчина не ответил на приветствие, лишь одобрительно кивнул.
– Душевой у вас нет?
– Она на этаже. Раз в две недели нам дают десять литров воды и крохотный кусочек мыла. Нам хватает.
– Бережете электричество с вечера?
– Да. Включаем только в тусклом режиме и по крайней необходимости.
Он подошел к окну, отодвинул штору из полиэстера и произнес:
– Сегодня вечером, после концерта, вы спросили на проходной завода, где находится Гранитная улица, чем и привлекли наше внимание. Затем, попав на нее, вы зашли в слепую зону камер видеонаблюдения и исчезли. Как вам это удалось?
Свет луны предоставил возможность лучше оглядеть мужчину. Ростом он был не больше ста семидесяти сантиметров. Костюм, вначале показавшийся черным, был сшит из темно-синего бархата. Волосы и бороду уверенно завоевывала седина, а левый глаз, чуть отличавшийся от правого цветом и размером, был искусственным.
– Молчите? Боитесь за себя или за недавно обретенных друзей? Может, за сына?
Он оценил ее реакцию на свои вопросы, затем всмотрелся куда-то вдаль и таинственно замолчал. Окруженная звенящей тишиной, Лена слышала учащенное биение своего сердца, чувствовала кровь, пульсирующую в висках. Беззвучие окутывало все вокруг и взывало к самой глубокой части ее души, где она хранила правду от всего мира, и особенно от того, кто нарушил ее ночной покой. Казалось, что в воздухе летают ее мысли и, если он оторвется от окна и вновь посмотрит на нее, то прочтет все, что она скрывает. О, если правда ему откроется, будет беда! Погибнет много невинных людей, а вместе с ними и крохотная надежда на иное, светлое будущее.
Вдруг он заговорил чуть тише и медленнее, чем до этого:
– Какой страшной была война. Она изменила меня навсегда. Я помню тот роковой день, когда мы прорывали вражеские линии. Была гроза. Взрывы сотрясали землю, и казалось, что само небо решило рухнуть на нас. Где – то в вышине гремел гром и свет молний прочерчивал мертвенно – бледное небо, словно раскалывая его пополам. Отряд, в котором я числился, был небольшим и состоял из обреченных на смерть, но мы продолжали сражаться, надеясь на чудо. Командир дал приказ наступать, и мы, не задумываясь, ринулись вперед. Бой начался столь внезапно, что никто не успел вымолвить ни слова. Страх пробрался к моему сердцу, но разум оставался холодным и расчетливым. «Не сейчас, – думал я. – Я должен держаться». Пули проносились мимо меня, раскалывая воздух на острые осколки. Я выстрелил несколько раз, попадая в цель, но и враг не медлил – снаряд взорвался неподалеку от меня, отбросив в сторону и оглушив до потери сознания.
