Всё происходящее в России, казалось Головинскому кошмарным бредом, скверным сном. Вот сейчас он проснётся и окажется в старом и понятном ему мире.
Владимир просыпался, но ничего не менялось: государя не было. Великой страной правило какое-то Временное правительство, а в Петрограде ещё заправлял и Совет рабочих и солдатских депутатов.
Головинский, как всегда, взял в руки свежий номер «Русского слова».
Военный и морской министр Александр Фёдорович Керенский, на плечи которого возложена задача – восстановление пошатнувшейся боевой силы армии и флота, подписал «Декларацию прав солдата». Она имеет своей целью поднять дисциплину и перестроить жизнь армии на демократических началах…
– Бред! Полный бред! Враги! – отчаянно и зло громко сказал Владимир и швырнул газету в мусорную корзину.
– Володинька, что случилось? – послышался из спальни озабоченный голос Анастасии Михайловны.
– Ничего, тётушка! Всё хорошо! – стараясь успокоиться, ответил он.
– В это страшное время, в которое нам выпало жить, только одно меня и радует: улучшившееся здоровье тётушки. Ведь ещё месяц назад она почти не вставала, а сейчас уже вернулась почти к своему нормальному состоянию.
На днях Владимир ездил к Виктории. На грязном Невском проспекте, заплёванным шелухой от семечек, он попытался взять лихача. Но они ломили такую цену, что он из-за принципа отказывался садиться и быстро шагал по тротуару.
Повсюду солдатня и гражданские с энтузиазмом сбивали со стен царских двухглавых орлов и бросали их в костры, коптящие прямо на Невском. В них также горели портреты членов императорской с семьи, которые с радостными криками тащили сюда, уже в доску пьяные, революционные матросы.
– Убивец! Убивец! Убивец! – громко, истерично вопел бородатый мужичок в драном овчинном тулупе и тыкал десертным ножом в поясной портрет государя.
«Это настоящий шабаш! Откуда набралось здесь такое количество вурдалаков!» – охватило возмущение Владимира.
– Господин поручик, где ваш красный бант? – вдруг раздалось из-за спины.
Головинский обернулся. Перед ним стоял старый рябой прапорщик и двое солдат с винтовками. Все с огромными красными бантами на грязных шинелях.
– Прапорщик, отдайте честь и представьтесь согласно Устава! – возмутился Владимир.
– Господин поручик, отдание воинской чести было отменено ещё в марте месяце приказом номер один Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Или вы не знаете? – ехидно спросил прапорщик.
Солдаты неприятно оскалились.
– Я не знаю такого ни правительственного, ни военного органа власти! Поэтому не носил, не ношу и не буду носить этот красный бант! Я не паяц и не обезьяна из цирка Чинзинелли. – Почти по слогам произнёс Головинский, повернулся и пошёл прочь.
– Господин поручик, стойте! – закричал рябой прапорщик ему во след. – Стоять! Стоять, я сказал!
– «Это возмутительное хамство!» – негодовал Владимир. Внутри у него всё кипело.
Городовые были упразднены. В газетах напечатали о создании рабочей милиции. Но что это такое, никто не знал. На улицах Петрограда убивали, грабили и днём, и ночью. Грабили дворцы и частные квартиры…
– Надо обороняться! – твердым голосом заявила как-то утром Анастасия Михайловна и принялась кому-то телефонировать.
На следующий день в доме появились дюжие мужики и, непосредственно под руководством тётушки, стали устанавливать на окнах мощные решётки.
– Очень похоже на тюрьму. – Грустно заметил Владимир.
– А как ты, Володинька, хотел пережить эту смуту? – отрезала Анастасия Михайловна.
Красивые дубовые двери в парадном обили толстыми железными листами. Поменяли на них петли, установили засовы.
Работы длились больше недели… Головинский не знал куда же себя деть. Живопись была давно заброшена. Будкин тщательно вымыл все кисти, сложил их в коробки. Завесил кусками белого полотна все наброски и эскизы… Владимир же в свою студию никак не мог заставить себя войти. Ведь рушилась страна, рушились его мечты, вокруг царил хаос.
