По прозвищу Демон

Полдень 1 сентября 1919 года. Синее кубанское небо. Яркое солнце жгло нещадно…

Головинский, прихрамывая на левую ногу и опираясь на толстую палку, вышел из дверей госпиталя. «И теперь куда, господин штабс-ротмистр? Что делать дальше?»– грустно спросил он сам у себя.

На эту тему Владимир мучительно размышлял последнюю неделю своего пребывания в госпитале… И никак не мог принять никакого решения.

«А что можно придумать, если опытный военный хирург объявил его двадцатипятилетнего Владимира Юрьевича Головинского инвалидом?»

– Вам молодой человек, немного не повезло, – честно тогда сказал высокий и красивый мужчина с сильными руками, – кости срослись не так, как мы надеялись. По этой причине левая нога у вас стала короче правой на четверть вершка. Ситуацию можно изменить, но этот процесс займёт очень много времени. Специальная гимнастика, различные растяжки… Но это в мирное время, а сейчас вокруг нас идёт война. – Врач вздохнул и отвёл в сторону свои большие тёмные глаза.

После этих слов у Владимира пропал сон и аппетит… Он думал, думал и думал. Когда от мрачных мыслей начинала трещать голова, Головинский принимался слушать соседей по палате. Но от их разговоров вообще не хотелось жить.

– Скоро на Москву пойдём! Войдём в Первопрестольную под колокольный звон. Наши Одессу взяли, – бодро информировал всех юный прапорщик с ранением в правую руку.

– На Москву то мы пойдём, юноша, но до неё не дойдём! – мрачным тоном оборвал того лысый подполковник, – Деникин фронт растянул, резервов нет, укреплённых рубежей тоже. В наших тылах орудуют многочисленные банды… Стоит красным прорвать фронт, и покатимся мы до самого Чёрного моря. Без остановки! Поверьте мне!

– Самое главное, что простой народ против нас! Большевики своей умелой пропагандой совратили их. Пообещали бесплатно землю крестьянам, а рабочим фабрики и заводы. А русский народ, тёмный и неграмотный, взял да поверил этим мерзавцам! Не войдём мы в Первопрестольную! Не войдём! – убеждённо басил старый, лет тридцати, штабс-капитан, с перебинтованной головой.

Головинский, который воевал с августа 1914 года и был трижды ранен, сам, уже несколько месяцев назад понял, что Россию они, участники Белого Движения, потеряли…

Откуда-то вкусно потянуло запахом жареного мяса.

«Поесть надо, а потом… Потом снова думать». – Решил Владимир.

Ресторан для этой жуткой эпохи гражданской войны оказался ещё и довольно приличным.

Головинский сел за столик в дальнем углу.

– Господин офицер, чего кушать будете? – подбежал к нему половой, мальчишка лет пятнадцати, стриженный и опрятно одетый.

– Принеси мне шашлык, овощи, хлеб, – осматривая зал, попросил Владимир.

– Обязательно, господин офицер! А пить, чего желаете? – половой впился в него своими карими глазами.

– Воду холодную… – вздохнул Головинский.

– Господин подъесаул, – нагнулся к самому его уху мальчишка, – есть гарный первач! А для особых клиентов и коньяк… Настоящий!

– Спасибо! Воды принеси! – повторил Владимир.

В ресторан зашла группа офицеров. Все в новеньких мундирах, на погонах звездочки блестят, портупеи скрипят… От начищенных сапог отражаются солнечные лучи.

– Господа! Господа, – а вы слышали этот анекдот? – весело орал молодой, лет двадцати двух, подполковник с животиком и красной физиономией.

– Рассказывай, не томи! Василёк, давай! – громко упрашивал его, другой тип, высокий и худой лет двадцати пяти, также с погонами подполковника.

– Ха-ха-ха-ха! – громко заржали два капитана, которые были с ними.

– Гарсон! Гарсон! – заорал высокий и худой, – тащи коньяк! Шустовский, разумеется! Шампанское «Абрау Дюрсо». Икорки паюсной, ветчинки. У тебя есть ветчина?

– Есть! У нас всё есть, господа офицеры! – половой угодливо согнулся перед подполковником.