Долго же он шел в это место.
Перекресток Миров – так иногда называли эту невидимую простому взгляду долину.
Здесь могут быть только те, кто обладает Силой Асов – или ведом ею. Здесь нужно проявить асовость – или сгинешь. Есть она у тебя – хорошо. Нет – считай, пропал. Сила вибрирует здесь так, что Изначальное отзывается и заполняет собой все тело, сознание, душу… И если там есть то, что дано от Богов, и если оно Главное – ты сможешь быть здесь целым. Иначе – разорвет, развеет по всем Девяти Мирам. Ясень вберет тебя. И где-то ты упадешь камешком, где-то прорастешь травинкой, где-то – окажешься кусочком навоза…
Будешь везде – но тебя уже не будет…
У Одина с асовостью все было в порядке.
Стоял в своем величии пред тем, что виделось его взгляду аса как Великое Древо.
Не было у него ни начала, ни конца.
Корни росли во все стороны – как и ветви.
Для одного мира это были корни, для другого – крона. Ствол был одновременно и строен, ровен – и тут же мощен, сваян из тысячи стволов, бугрящимися выпирающими мускулами, как тела драконов. Корни надежно держали плоть тверди, ветки – надежно стояли, как опора для небес каждого из Миров, которых было явно больше девяти…
В ветвях – бурлит жизнь.
Тысячи птиц порхают с одной ветви на другую и щебечут, поют, стрекочут… Стада оленей бродят по исполинским веткам, как по долинам. В темноте листьев, как в дремучих лесах, рыщут волки и спят медведи…
И несмотря на непрекращающийся живой гомон птиц и зверей – тишина.
Звенящая, глубокая тишина там, где слушает ухо аса.
Лишь тонкая, на пределе слышимости, древняя мелодия – свирель и лютня… Свист и звон, которые на резонансе отзываются в вибрации лезвия Гунгнира, что изнывает от нетерпения.
И шорох – от тела огромного змея, что постоянно скользит по стволу и ветвям, золотистыми проблесками показываясь в разрывах листвы.
Один долго не решался прийти сюда – да и не мог.
Нужно было собрать все.
Отдать свой глаз йотуну Мимиру и обрести Силу Ока – именно оно позволило увидеть Тропу, ведущую к Перекрестку.
Овладеть сердцем турса Хунгнира – вот оно бьется сейчас в его груди, ждет, когда Гунгнир, копье двергов, войдет в его центр и запустит процесс преобразования.
Испить мед Одрейр из крови карлика Квасира и любви великанши Гуннлёд. О, Гуннлёд… Крылья цапли, что скользнули по сердцу – и оно так и застыло, не смея забыть ее…
Узнать девять песен сына Бельторна, йотуна – что помогут ему пробыть девять ночей и дней на копье…
И получить от двергов само копье – Гунгнир, что соединяет волю и цель.
И все это было, по сути, не его.
Взятое им – но бывшее ранее не им.
Теперь настала пора овладеть Рунами – и собой.
Изначальной Силой, что пробудилась, когда они пришли, ведомые Лодуром, на Идавель-поле.
Когда построили Чертоги.
Когда начал свершаться Миф.
Он почти забыл себя прежнего. Он знал себя живущего. Но жаждал обрести себя Истинного.
Настоящего.
Изначального в себе – даже если для этого придется измениться полностью…
Исчезнуть тому, кто был до Ясеня.
Он был готов отдать себя себе же.
Принести в жертву – и дать возродиться Истинному в Себе.
Изначальному.
Один прислонился спиной к стволу.
Сила Ясеня мгновенно пронзила тело.
Приняла.
Слилась.
И больше не отпустила.
Сердце Хрунгнира раскрылось, и руки сами вонзили Гунгнир в его сердцевину. Пронзая тело, спинной мозг, вонзаясь в тело Ясеня.
Ясень вскрикнул всеми ветвями и корнями – и содрогнулись Миры. Ибо вновь пришел Он, вновь принес себя в жертву – тому себе, который ждал уж многие тысячелетия.
Тело пронзили тысячи и тысячи игл. Стрел. Копий. Ветвей и корней.
Тело перестало существовать – его границы мгновенно исчезли и сознание размылось, растворилось во множестве сущностей всех Миров.