Это лето пахло яблоками, сочными краснобокими яблоками, что росли в бабушкином саду. А еще дымом. Горели торфяники. Далеко в лесу, километрах в двадцати от их городка, но запах гари не давал Нике покоя, сводил с ума. Спасали яблоки. Бабушка раскладывала их по всему дому, а большую плетеную корзину, наполненную плодами до самого верха, ставила на прикроватную тумбочку в комнате Ники. Их тонкий аромат помогал, позволял заснуть.
Впрочем, причиной Никиной бессонницы был совсем не дым, но винить далекий пожар во всех своих горестях проще всего. Не то чтобы Нике хотелось кого-то винить, но так уж получалось… Так уж вышло, что в жизни ее остались только бабушка, аромат яблок и музыка. Гитара, самая обыкновенная, купленная в музыкальном магазине два года назад, тоже верным стражем стояла в изголовье Никиной кровати. И тонкий голос струн успокаивал, уговаривал, если не смириться с прошлым, то хотя бы не бояться будущего.
Этим летом музыкой Ника занималась подолгу, куда дольше и прилежнее, чем раньше. Подружка Динка сказала бы, что это сублимация, но Динка осталась в прошлой жизни, а в нынешнюю пробивался лишь ее неестественно бодрый голос. Пробивался все реже и реже. Почти так же редко, как вот это бархатное, с капризными интонациями сопрано.
– …А я сказала, что она поедет! Ты, наверное, забыла, что Доминика моя дочь!
Мама… Целый год о ней не было ни слуху ни духу, с того самого дня, как она оставила Нику на пороге бабушкиного дома. А теперь вот приехала…
Ника отложила гитару, взяла из корзины яблоко. Ногти вспороли тонкую кожицу, и по пальцам потек яблочный сок. А дымом запахло просто невыносимо.
– Я не забыла. – Бабушка говорила тихо, наверное, все еще надеялась, что Ника не услышит. – А вот ты, похоже, забыла, что у тебя есть дочь.
Бабушка ничего не понимает. Мама не забыла. Мама просто не считает Нику своей дочерью. Обузой, уродиной, неблагодарной негодяйкой – да кем угодно, только не дочерью! Так уж у них повелось. В какой-то мере этот год стал не только самым страшным, но и самым спокойным в Никиной жизни. Пока мама вдруг не вспомнила о ее существовании…
– Умоляю, перестань! Ты же знаешь о моих обстоятельствах! – В бархатном сопрано появились нотки раздражения. Так всегда и бывало: сначала раздражение, потом злость и упреки. Ника привыкла. И к маминым «обстоятельствам», которые менялись едва ли не ежегодно, тоже привыкла. А стоило только начать отвыкать, как все вернулось на круги своя. – Поверь, это в ее же интересах! Ты даже представить не можешь, что это за люди! Там такая семья, мама! Это приглашение – реальный шанс выбраться из дерьма.
– Для нее или для тебя? – Бабушка говорила шепотом, хоть и понимала, что Ника все прекрасно слышит.
– Для нас обеих! Доминика! Доминика!!! Я знаю, ты где-то здесь! Выходи, нам нужно поговорить!
Доминика… Мама всегда называла ее полным именем, вот этим вычурным, нездешним, пахнущим морской солью и ветром.
Хотя бы имя у тебя будет красивым! Вот так она говорила. Хотя бы имя, если уж с остальным так не повезло.
Нике и в самом деле не повезло родиться не похожей на маму. Потому что мама была настоящей красавицей. Такие улыбаются вам с обложек глянцевых журналов, таких водят в дорогие рестораны, таким покупают виллы, меха и бриллианты. В мамином прошлом случился один глянцевый журнал и одно колечко с бриллиантом, а вот с остальными атрибутами красивой жизни как-то не сложилось. Наверное, из-за Ники. Конечно, из-за Ники! Потому что невозможно устроить личную жизнь, когда на руках у тебя такой ребенок. Слово «такой» мама произносила со значением и тут же добавляла про то единственное, чем Нике-Доминике можно было гордиться. Хотя бы имя… Потому что, когда ни рожи ни кожи, позитив нужно искать хоть в чем-нибудь.
