Она чувствовала удушающий холод в груди и боялась пошевелиться. В животе, в области пупка, сосредоточилась пламенная боль. Первые секунды после выстрела она не чувствовала совершенно ничего, кроме страха. Она ждала: что-то должно произойти. Но упала на землю Катя задолго до того, как ощутила горячую кровь – свою кровь. Только тогда пришло понимание, что пуля всё-таки не пролетела мимо.
Она ощущала, как тяжелеют её веки, и погружалась в дремоту. Но прежде чем уснуть почувствовала, как кто-то приближается и хватает её. Тепло чьего-то тела на миг заставило её забыть о произошедшем. Забыть о друзьях, которые сбежали в неизвестном направлении и вполне могли быть убиты, забыть об одноклассниках и последних событиях, случившихся здесь. Катя была практически уверена, что её скоро не станет. Она умрёт от огнестрельной раны – или, может быть, её убьют голыми руками. Близость возможной смерти пробудила небывалое хладнокровие, ей несвойственное. Теряя сознание, она уже ничего не боялась.
События последующих часов она уже никогда не смогла восстановить в памяти. Девушка погрузилась в душную безмолвную агонию. Словно заключённый в клетку пленник, её разум пытался найти выход и высвободиться из невидимых пут. Бессознательное состояние не стало для неё спасительным забытьём, даже напротив. Катя видела ужасающие картины, одну за другой. Она видела бездыханные тела родителей, накрытые чёрными простынями. Мёртвых одноклассников, уложенных в груду у лесной речки. Лучших подруг в белых – словно подвенечных – платьях, измазанных почерневшей кровью. Эти картины и многие другие являлись ей на протяжении нескольких часов, хотя самой девушке казалось, что видения продолжаются годами. И только самый искушённый больной разум смог бы понять их смысл.
Пробуждение пришло внезапно. Когда мгла бессознания сменилась резким светом, Катя зажмурилась. Наконец-то она смогла беспрепятственно вздохнуть, жадно задышать полной грудью. Прилив кислорода принёс истинное наслаждение. Катя открыла глаза снова, и они заслезились от солнечного света. В большое круглое окно с облупившейся краской било золотистое свечение. Девушка, наверное, с полминуты завороженно смотрела на солнце и парящие по небу мягкие голубые облака. Она и забыла, как может быть прекрасно обычное утро.
В своём восхищении девушка совсем позабыла о том, что произошло. Она поначалу решила, что снова оказалась в лагере: бандиты, которые гнались за ней, могли доставить её только туда. В лагере была куча жилых зданий для гостей, но этот дом был ей незнаком. И обстановка здесь разительно отличалась от лагерной. Ни следа былой роскоши – нет красивой мебели, аккуратных цветов в горшках, натяжных потолков. Просто, как в деревенском домике. Деревянные полы устланы старыми выцветшими коврами, стены увешаны дешёвыми картинками и детскими рисунками, к углу комнаты примыкает массивная белёная печь. Из мебели здесь – только две кровати, потёртый обеденный стол, два стула, старое кресло. Единственное, что привлекло бы её внимание – это высокие полки с книгами, занимавшие почти четверть пространства. Катя чувствовала запах старых книг из противоположного угла комнаты.
Она быстро стянула с себя тонкое, в заплатках, одеяло. На неё надели безразмерную сорочку с кружевом: такие, кажется, были в моде лет пятьдесят назад. Катя прощупала живот под тканью и почувствовала резкую боль. Как она могла забыть о ране? Её ранили, в неё угодила пуля. Кто-то помог ей, обработал место ранения и перебинтовал. Она с трудом села на постели. Бинта явно не жалели, да и стянули его так, что позвоночник тревожно заныл.
Шорох позади вызвал в ней укол страха. Она замерла и исступленно сжала пальцами ткань сорочки. В первые секунды ей хотелось вскочить и бежать опрометью куда глаза глядят. И, вероятно, она бы сразу так и сделала, но взгляд чужих незнакомых глаз привёл её в себя. На неё смотрел незнакомый парень: он был, должно быть, на год или два старше неё. Он был высоким, загорелым и очень привлекательным для подростка, несмотря на потрёпанную одежду. Тёмные волосы, неровно и коротко стриженные, глаза серые, а руки – загрубевшие, будто от тяжёлой работы. Для девочки, выросшей в большом городе, он выглядел странно, чуждо и… враждебно.
