"Горе вам, книжники и фарисеи,
лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи
кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой
нечистоты" (Мтф. 23: 27)
Новая территория
Худощавый и вытянутый, как обычно
случается со многими подростками, он обтер потный лоб краем
футболки и поставил ногу поверх гнилых обломков. Леша впервые
сбежал так далеко за ворота. Километра три-четыре от лагеря, а то и
больше, по бездорожью в самое сердце чащи, и с трудом представлял,
как вернется обратно. Где-то на втором километре просвет между
еловыми лапами сузился до вертикального зрачка, и тот наблюдал за
путником, как озлобленная рысь. Обломки сучьев, разбросанные тут и
там, перемежались с вывернутыми корнями, торчащими над высокой
травой, как освежеванные ребра гигантского дикого зверя. А справа и
слева, и спереди до линии горизонта простирался необъятный лес.
Где-то за лесом, знал Леша, пролегало шоссе. Еще месяц назад они с
отцом прибыли по этой дороге из Домодедово, а восемью часами раньше
— из Екатеринбурга. Сейчас и старая школа, и родительская квартира,
и мать со своими глупыми наставлениями казались приветом из мира
снов. Леша перепрыгнул через сырые гнилушки и проник в длинный
тусклый коридор.
В нос ударил сырой запах ледяного
погреба.
Вдоль позвоночника пробежала
вереница колючих мурашек, и ноздри защипало до боли резко, как при
пощечинах снежного вихря. Чихнув несколько раз кряду, Леша натянул
на нос и без того растянутую горловину футболки, так, что эмблема
лагеря подползла к подбородку, и с неподдельным любопытством
покрутился по сторонам.
Здесь было мало толковых
приспособлений, да и жизнь остановилась лет сто назад. Под ногами
влажно чавкал земляной пол, и через рваные расщелины ветхой крыши
просачивались запоздалые капли недавнего ливня. Холодная капля
упала на загорелую, распаренную от солнцепека коленку; Леша
вздрогнул, круто развернулся и больно ударился об угол глиняной
печи, торчащей справа от входа.
— Блин, сволочь какая!
Он быстро растер ушиб и повозил
ладонью по шестку. Пыль, застелившая печь меховым покрывалом,
взметнулась, закружилась спиралью и — пуф — растворилась в
пробоинах потолка. Заброшенный дом среди леса вернулся в свой
первозданный вид.
Было здесь что-то не то…
Неправильное, нечеловеческое, сверх стандартного набора любителей
поглазеть на заброшенность. Что-то будто витало под крышей и
пульсировало в утробе разрухи, как поджидающий жертву паук.
— Да уж, ну и хибарка, — сказал Леша
нарочито громко. Он заглянул в арку, которая провожала в соседнюю
комнату, но так и остался стоять на пороге, не отваживаясь зайти
внутрь.
Казалось, пространство по ту сторону
стены скалится хищными ртами изо всех углов и, стоит только на
секунду потерять бдительность, изголодавшиеся твари вонзят клыки в
беззащитную шею. Леша уже испытывал подобное чувство… И с явной
опаской смотрел на край кровати с бело-голубым полосатым матрасом —
единственную вещь, видимую отсюда. Кроме, пожалуй, неизвестной
науке отвратительно гадкой дряни прямо у входа в комнату. То ли
коврик такой самодельный, то ли просто случайная рвань... Или
кто-то однажды уже отважился переступить порог, и именно по этой
причине вместо нормального половика здесь валялась рваная тряпка,
подозрительно похожая на скомканную футболку, сплошь в комках
заскорузлой глины. Он машинально пригнулся к порогу и оттянул
уголок глаза указательным пальцем, чтобы разглядеть на ткани
отличительную эмблему лагеря — рога с нахлобученной академической
шляпой. Или найти хоть какие-нибудь признаки старой одежды вроде
порванной горловины или вывернутых швов… А потом вдруг громко
рассмеялся и укоризненно цокнул языком. Ну ты и трус, Леха! Что,
обделался?! И чего только в голову не взбредет…
