Не спеша я ехал на своем автомобиле на собеседование в кадровое агентство и прокручивал в голове основные моменты предстоящей беседы.
По другой стороне улицы, в обратном направлении, на костылях передвигался пожилой мужчина, лет 70-ти. Я, заметив его, несколько секунд наблюдал за стариком, обращая внимание, насколько медленно он делал каждое движение.
Было очевидно, что каждый шаг ему давался болезненно. По инерции я проехал ещё метров двести и, взглянув на часы, убедился, что время у меня ещё есть, на ближайшем перекрестке развернул машину и поехал в обратном направлении к дедушке, с предложением подвезти его. Я притормозил около старика и вышел из машины.
– Дедушка, куда путь держите? Давайте подвезу…
– Ой, да не надо, спасибо большое, – выдавил из себя старик, – мне тут недалеко осталось. Я в поликлинику, она вон в том дворе, – и костылем показал направление.
– Так это ещё вам не менее полкилометра пилить?! Садитесь, нам все равно по пути! – И чтобы уже закончить дебаты я открыл пассажирскую дверь, приглашая рукой на сидение. Дедуля одобрительно закряхтел. Я помог ему сесть в пассажирское кресло, после чего подал и костыли.
Когда я вернулся за руль, то остро почувствовал, как по автомобилю, держа путь через мой орган обоняния, распространяется “запах нищеты”. Я невольно ещё раз окинул взглядом дедулю. Старый коричневый плащ, выцветшие, но чистые брюки, такая же рубаха с аккуратно застегнутой верхней пуговицей и даже серая шляпа, которая в первый раз покрыла эту голову, когда, видимо, волосы ещё не были седыми. Стало очевидно, что рядом со мной сидел интеллигент преклонных лет, влачащий свое существование в немощи и бедности.
За те пару-тройку минут, что мы ехали до поликлиники, дедушка рассказал о том, что в прошлом году он потерял дочь. Она разбилась в автокатастрофе со своим мужем. А пятнадцатилетний внук, став сиротой, теперь живет с ним. Внук у него хороший, только не помогает совсем, даже в аптеку для деда не сходит. Да в последнее время деньги стал у деда из пенсии забирать, ровно половину, по-честному – вдвоем ведь живут! А после оплаты счетов, денег на лекарства и еду практически совсем не остается… Да тут ноги, как назло, сохнут и т.д., и т.п.
– Ну, ничего! Прорвемся! И не такое доводилось пережить! – подытожил старик.
Я обратил внимание, что он обо всем рассказывал с какой-то досадой, а не обидой. Он никого ни в чем не обвинял, но при этом ему, возможно, было горько осознавать, что на закате лет он вынужден философствовать, а не просто пользоваться благами человечества, в общем, и своими достижениями, в частности.
Мы подъехали к поликлинике, дедушка с трудом, не без моей помощи, выбрался из авто. Я протянул ему три банкноты по 100 рублей (все, что было в кошельке) – “Возьмите!”. Дедуля на меня удивленно поднял глаза и медленно, как бы оценивая все «за и против», разрываясь от внутренних противоречий между нуждой и человеческим достоинством, не уверенно и очень осторожно взял купюры. Опустив взгляд, теребя деньги, он еле слышно произнес: «Спасибо тебе…»
Я внимательно следил за этим старым беззащитным человеком, стараясь не упустить ни одной детали. Я чувствовал, как внутри меня просыпается что-то глобальное и ранее мне не свойственное. Это «что-то» с силой мне стиснуло грудь, одновременно погружая в невыносимую печаль… Наверное, я впервые так остро ощутил, что такое искреннее человеческое сострадание…
Так, в безмолвии, каждый по-своему испытывая «торжественность момента», мы простояли около полуминуты, после чего я повернулся и, не сказав ни слова, направился к водительской дверце. Дедушка первым обрел способность говорить:
– Сынок, как хоть тебя зовут-то?
