Посвящается моему Папе, чья любовь застала врасплох его весьма великовозрастного сына.
И Бернарду Беренсону, и Ники Мариано, которые подарили мне новый мир.
Ray Bradbury
The Medicine for Melancholy
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 1959, renewed 1987 by Ray Bradbury
© Оганян А., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021
В один прекрасный летний полдень Джордж и Алиса Смит сошли с поезда в Биаррице, а спустя час выбежали из отеля на пляж, бросились в океан и вылезли из воды, чтобы подрумяниться на песочке.
Глядя на Джорджа Смита, распростертого на солнцепеке, можно было подумать, что он всего лишь турист, доставленный в Европу свежим, словно замороженный салат, и не собирающийся задерживаться здесь надолго. На самом же деле это был человек, больше жизни ценивший искусство.
– А-ах… – крякнул Джордж Смит.
По его груди скатилась очередная унция пота. Вот выпарю из себя водопроводную влагу штата Огайо, думал он, потом пропитаюсь лучшим «бордо». Пусть кровь насытится букетом французских вин, чтобы смотреть на мир глазами здешних людей.
Зачем? Зачем вдыхать, вкушать, пить все французское? Неужели для того, чтобы со временем проникнуться гениальностью всего лишь одного человека?
Его губы зашевелились, произнося некое имя.
– Джордж? – Тень жены нависла над ним. – Я догадываюсь, о ком ты думаешь. Читаю по губам.
Он лежал, не шелохнувшись, и ждал.
– О ком же?
– О Пикассó, – сказала она.
Его передернуло. Когда-нибудь она научится правильно произносить это имя.
– Прошу тебя, – молвила она. – Успокойся. Я знаю, что утром тебя взбудоражили кое-какие слухи, но ты бы видел, что творится с твоими глазами. У тебя опять нервный тик. Допустим, Пикассо на побережье в нескольких милях отсюда, гостит у друзей в рыбацком поселке. Но тебе лучше на этом не зацикливаться, не то весь отпуск насмарку.
– Лучше бы эти слухи до меня не доходили, – честно признался он.
– Вот если бы тебе нравились другие художники! – сказала она.
Другие? Да, есть и другие. Он мог бы отменно позавтракать золотистыми, как осень, грушами и черными, как ночь, сливами из натюрмортов Караваджо. Пообедать пышущими жаром подсолнухами Ван-Гога с лепестками как жирные гусеницы. Незрячий человек мог бы «прочитать» эти цветы, пробежав пальцами по пылающему холсту, и обжечься. А истинное пиршество? Для каких картин он берег свой аппетит? Для кого же, если не для создателя «Девушки перед зеркалом» и «Герники», который, заслонив горизонт, словно восставший Нептун, увенчанный водорослями, алебастром и кораллами, стиснув кисти подобно трезубцам в когтистых пальцах, исполинским китовым хвостом способен обрушить летний ливень на весь Гибралтар?
– Алиса, – проговорил он терпеливо, – как бы это объяснить? В поезде я думал: бог мой, весь этот край – страна Пикассо!
Но так ли это на самом деле? – недоумевал он. Небо, земля, люди, багровый кирпич, балконы из витого вороненого железа, мандолина – перезрелый плод в руках человека, захватанный тысячами прикосновений, лохмотья рекламных щитов, развевающиеся, как серпантин, на ночных ветрах – сколько в этом было от Пикассо, а сколько от Джорджа Смита, созерцающего мир горящими глазами Пикассо? Он уже отчаялся найти ответ. Старик Пикассо так основательно пропитал Джорджа Смита скипидаром и льняным маслом, что они определили его бытие: Голубой период в сумерках, Розовый период на заре.
