В палатке мне снятся яркие сны. И такие глупые, что я смеюсь, очень громко смеюсь и просыпаюсь на несколько секунд. Дождь стучит по тенту палатки, наполняя мое тело приятной негой, разливаясь по спине и груди. Как же хорошо лежать здесь внутри в теплом спальнике, когда на улице дождь! Остатки смеха из сна растворяются эхом вдалеке, когда я снова закрываю глаза.
Хоть бы это лето никогда не закончилось. Я зашел в комнату и запачкал ковер, на моих пятках свекольный сок после пробежки по огороду и мокрый песок. Как же будет ругаться мама, когда увидит меня, ведь я только что вернулся после бани и уже успел превратиться в свинью. «Но мне нравятся свиньи» – думаю я и начинаю хрюкать, встаю на четвереньки и тыкаюсь носом в диван. Под ним я замечаю черешню – наверное тетя угостила мою сестру, ничего мне не сказав. Они сидели на этом диване и наслаждались спелой черешней, пока я носился по берегу моря. И не оставили мне ни одной ягодки! Но таков удел свиней – ешь, что найдешь. Поэтому я подковырнул языком залежавшуюся, пыльную черешню и с довольным хрюканьем ее проглотил. Мимо палатки пролетели утки. «Птичий хрюк» – подумал я сквозь сон. Ведь в клюве у птиц тоже есть пара дырочек, как и на пятачке. «Но внутри клюва содержится больше объема, как в музыкальном инструменте, поэтому звук получается другим и птичий хрюк никогда не называют хрюком. Эти утки всех обманули!» – думаю я и перехожу к последней стадии сна, где смотрю на косяк уток и начинаю злиться, потому что одна из них летит неровно, постоянно вихляет и вытягивает шею, словно стараясь привлечь к себе внимание. Как же меня злит эта утка! Но мой гнев быстро сменяется восхищением, когда в ее движениях начинает угадываться некий танец, и она становится кружащимся дервишем, который завораживает своими простыми и мягкими движениями.
Я проснулся, когда в палатке стало невыносимо жарко. В ослепившей меня пелене пробуждения все еще кружился одинокий дервиш, стоящий по колено в глубоком песке пустыни. Смахнув его образ со своих глаз, я постарался встать и понял, как невыносимо болит моя спина: вчерашний подъем на Кунадское плато с нагруженным рюкзаком давал о себе знать.
Внутри палатки было душно, как в теплице. Я представил запах помидоров и навоза, которые смешивались в приятное воспоминание о солнечном дне на Белом море. Проведя пальцем по тенту палатки, на котором скопился конденсат, я вспомнил как прятался в теплице от бабушки. Вытерев помидорный пот, скопившийся на брезенте, я наблюдал как она ищет меня, чтобы заставить работать на огороде. Даже в самый жаркий день она надевала шапку и кофту, а затем обливалась потом, согнувшись над грядкой с сорняками. А я сидел в теплице, и вдыхал дурманящий голову запах листьев от спелых помидоров, наслаждаясь беззаботным гедонизмом своего детства.
Мое пробуждение было долгим. Вчерашняя усталость и духота внутри палатки не хотели отпускать меня от ленивых воспоминаний, прижимая к мокрому от пота спальному мешку. Но моё нежное и ласковое утро оказалось разрушено резким криком:
– Где завтрак, ёб твою мать?
Я мигом выскочил из спальника и посмотрел на часы. Мне нужно было начать готовить завтрак полтора часа назад! Натянув на себя футболку и штаны, я открыл палатку и выкатился на залитый солнцем луг.
Богдан Иванович Смуров сидел возле погасшего костровища, и смотрел на мою палатку. Он продолжал делать это, выражая тем самым крайнее недовольство, даже когда я подошел к стоянке.
– Да похуй, – он неожиданно выругался и закурил, прислонясь к стоящей рядом березе. Ругался он очень много, порой казалось, что он совсем не может обойтись без крепких выражений, даже излагая самую простую мысль. Несмотря на преклонный возраст, седую копну волос и множество морщин, которые не оставляли на его лице ни одного гладкого места, его сложно было назвать стариком из-за нечеловеческой силы и выносливости. Он сидел без футболки, и казалось, что лучи солнца забирают все силы из его тела, превращая грудь с обвисшей кожей в сушеные финики, и раскаляя обтянутые тонкой кожей ребра. На фоне общей худощавости его руки были похожи на два огромных, отлитых из золота якоря. До сих пор погруженный в утреннюю дрему, я вспомнил старые советские книги про приключения юнги в южных морях, которые читал на летних каникулах. Солнце заливало чердак, свежий ветер с моря развивал стенки полога, и отсыревшая после долгой зимы книга начинала пахнуть приключениями этого юнги, который носился по палубе в окружении бывалых моряков с рыжими бородами. Дубленая кожа Богдана напоминала мне страницы этой книги, она была как жаркое северное лето с привкусом соли на губах.
