Она любила прогулки, когда жила в центре. Это место стало каким-то особенным. Оно начиналось у моста Петра Великого, а заканчивалось мостом соседним, соединяющим разные берега Заневского проспекта. Незасыпающие светофоры провожали очередную белую ночь зелёным светом, одинокие чайки, сидя на гранитных парапетах, лениво кричали, растворяя над водой редкие звуки раннего петербургского утра…
Иногда по лестницам можно было спуститься к реке. Её мелкие волны заставляли бесконечно двигаться невысокие дома. Ясно-голубые глаза Лёли следили за этой живой картиной, которая становилась ещё более подвижной, когда по течению Невы проходил куда-то спешащий буксир. Непроизвольно шаг Лёли становился более частым, ноги начинали привычный бег. Когда быстро ползущее судно оставалось позади, Лёля оборачивалась. Лёгкий ветерок доносил запахи свежевыпеченного утреннего хлеба, который был где-то там – за забором хлебобулочного комбината. В такой момент представлялись любимые баранки с маком. Их мягкое тесто за хрустящей упаковкой пахло в памяти также, как пахло сейчас. Знакомые образы улетучились внезапно, когда их потревожили громкие голоса. Откуда-то снизу повеяло остывшей водой и тиной…
– Сергеич, прими инструмент! Всё, держишь?..
– Да, отпускай, взял!..
Лёле стало очень интересно, кто это может говорить с воды. Она попыталась перегнуться через парапет, но старание увидеть словесный источник ни к чему не приводило. Всплески и бульканье воды не прекращались. Лёля сбежала по соседней лестнице и увидела водолаза. Она была знакома с ними на расстоянии. Такие мужчины не раз представали перед ней, но то ведь чаще с экранов телевизоров, а этот, внезапно вошедший в её жизнь, был совсем рядом. По его чёрному телу сбегали капли. Они заканчивали свой бег только тогда, когда превращались в юркие ручейки, исчезающие в тёмных волнах. Мужчина снял блестевшую маску, громко выдохнул и повернулся к неподвижно наблюдавшей гостье. Их глаза встретились тотчас, а разные цвета каждого смотрящего растворились друг в друге. Неожиданно Лёле захотелось сказать что-то. Её шея даже слегка потянулась вперёд, а рот открылся немного. Язык предательски прилип и не шевелился вовсе. За него о чём-то добром сообщили глаза. Они произнесли неслышно приветствие и ждали с нетерпением ответа. Он последовал почти что сразу, потому что сначала слово опередила улыбка…
– Привет! Я Григорий… Или просто Гриша! Я вот продрог слегка, а тебе я смотрю совсем не зябко!.. Ты если хочешь, то можешь ближе подойти. Я человек простой, поэтому… давай подружимся!..
Лёле голос собеседника очень понравился. В нём было нечто особенное. Он казался знакомым, почти родным. Лёля ловила себя на мысли, что совершенно точно знает его, как будто слышала часто. В едва низких нотах веяло внутренней добротой. После каждого сказанного Григорием слова, ему хотелось ещё больше довериться, положить голову на плечо, и не важно, что оно всё ещё оставалось мокрым…
"А мы не встречались раньше? Как будто в другой жизни сталкивались, но затерялись в беспамятстве!" – пронеслось в голове Лёли…
Григорий не слышал вопроса, лишь глядя в глаза робкой собеседницы продолжил: "Мы вот с товарищами набережную укрепляем. Снаружи всё ничего, а под водой полным-полно работы. Её много, и за сегодня не успеем закончить. Скорее всего на несколько дней хватит. Если хочешь, приходи завтра, я очень буду рад тебе!.."
Товарищи Григория помахали Лёле, а улыбчивый собеседник, вооружившись неведомым инструментом, растворился в Неве…
* * *
Теперь она каждый день спешила к знакомому месту. Оно притягивало невидимым магнитом, заставляло сердце стучать часто. Дыхание нарушалось само собой и становилось беспокойным. Глаза ясного неба искали в этом вечнотекущем киселе того самого заветного, кого даже ночью забыть не получалось. Во снах Лёли они ходили вместе, бежали навстречу порывистому ветру, играли в прятки среди стволов высоких лесных деревьев. Иногда он бежал за ней, а через минуту сама Лёля пыталась его настигнуть. Ей, конечно же, удавалось сделать это чаще…
