Где-то солдатам приходится убивать врагов. Говорят, от этого сходят с ума. Нам же, к счастью, – только время.
Если один объект закончен, то нарываться на новое задание нет нужды. И свихнуться не боимся, поскольку итак, по общему убеждению, пребываем в дурдоме. Называется «учебка связи». Какая связь, кстати, имеется в виду – вопрос. Я бы не смог дать на него однозначного ответа. Кроме телеграфной, которую, вроде как, осваиваем мы, бывает еще деловая, половая, преступная… При желании, признаки любой из них, мне кажется, можно у нас отыскать тоже.
Однако расслабиться в отстроенном спортгородке было не судьба. Серега Перепелкин своими зоркими глазами увидел фигуру военнослужащего, отделившуюся от казармы и двигающуюся в нашем направлении.
– Кажись, Бочков, – сказал он. – Точно.
– Сейчас поступит новая вводная, – вздохнул я. Первый соискатель сержантских лычек, которого я назвал бы своим врагом, если бы он заслуживал столь высокого звания, по своей воле к нам не пошел бы. Пилотка сдвинута на лоб, губы плотно сжаты. Серьезен как всегда.
На гражданке он занимался боксом. Это такой вид спорта, где бьют по голове. Мне кажется, на нем сказалось. Рядом со столь сосредоточенным человеком делается стыдно за собственную беззаботность.
– Смелков! – обратился он ко мне, ни здрасте ни начхать. – Тебя Рубликов вызывает.
Сержант Рубликов пиликал нам в классе морзянку на ключе и передатчике на пару с младшим сержантом Шляховым. Мы хором пели: «И тоо-лькоо-оо-днаа. Два-не-хоо-роо-шоо. Три-те-бе-маа-лоо…»
– Зовет, так иду, – сказал я, не выказывая особой поспешности.
– Срочно! – резко сказал Бочков. – У нас чепе. Шляхов в госпитале помер!
– Со смеху? – спросил я.
– Чего со смеху? – юмор до Бочкова почему-то не дошел. Зато я понял, что он не шутит.
– Как помер?
– Ты что, Смелков, идиот? Не знаешь, как умирают?
– Знаю, – продолжал кривляться я, не в силах поверить в услышанное. – Сам сколько раз умирал – от скуки, от голода, или, там, после трех кружек пива в автобусе…
Я посмотрел на Серегу. Серега сурово молчал. М-да… Икнется теперь старшине ночная пирушка!
В стороне от казармы «паслась» на лужайке наша радиостанция – «зилок» с кунгом. За ней-то и обнаружил накануне рано поутру своего командира – младшего сержанта Шляхова – рядовой Суслов, сменивший на посту рядового Кисина. Киса, видно, все дежурство продрых под колесом, и как там оказался Шляхов, понятия не имел.
Суслик побежал в казарму, растолкал Рубликова, и, выслушав от того все матерные слова, увернувшись от сапога, которым Рубликов хотел его огреть, все же сумел объяснить товарищу сержанту, что Шляхову худо.
Продолжая ругаться, Рубликов все-таки оделся, дошел до своего напарника и, перевернув того на спину, обнаружил, что Шляхов, очевидно, мертвецки пьян и весь заблеван. Он послал Суслика за ведром воды. Когда же хороший душ на голову Шляха не возымел действия, Рубликов понял, что ему не думать о том, как привести Шляха в чувство и отмазать от начальства надо, ему требуется Шляхова спасать и пошел в штаб. Дежурил как раз наш взводный – старший лейтенант Волосов, это было на руку. Пусть сам и решает, покрывать своего сержанта, или… закрывать, – подумал, наверное, Рубликов. На губе свободное место для хорошего человека всегда найдется.
Волосов вызвал скорую, проводил ее, увозящую бесчувственного Шляхова, до КПП и еще долго стоял и тупо смотрел на закрывшиеся ворота. Взводный наш вообще был задумчивым. Трудно сказать – всегда, или здесь таким стал. Ростом – дяденька, достань воробышка! – наверное, в училище в строю первым стоял. Не курит, возможно, что и не пьет особо – лицо всегда свежее. Вероятно, залетчиком никогда не был, а вот поди же ты! Можно хорошо учиться, делать все, как надо, а служить по распределению в ГДР или Чехословакию все равно поедет кто надо. А он торчит здесь, в этой дыре под названием «Станция Мирная» в Читинской области. И не женат.
