Прожитое, что пролитое – не
воротишь.
Погадаевы.
Погадаевы.
– Венчается раб Божий Матвей рабе Божьей Параскеве! – голос
священника набирает силу. В церкви жарко, меховые воротники
прихожан – в капельках растаявшего снега.
– Венчается раба Божия Параскева рабу Божьему Матвею!
В толпе – тугой гул, как под крышкой улея:
– Слыхали? Жених-то невесту увозом взял. Подкараулил на улице,
да в кошёвку. А посля такого только и одно, что прикрыть грех
венцом…
– Знамо, от такого посрамления и до петли недалеко. А чего ж
так-то? Аль родители супротив?
– Невеста не схотела. Их у родителя-то, у Григория Петухова,
четыре девки да сын Иван. Старша дочь Татьяна, две средни:
близняшки Анна да Прасковья, и меньшая – Анфиска. Так девки-то
больно балованы.
– Да будет вам трёкаться, ушники! Всамделе Матвей-то к Анфиске
сватался! А Анфиска-то в попадьи ладится, так Матвейке от ворот
поворот и вышел, ну, знамо дело, в попадьях-то оно для жизни
способнее. Тако что Прасковья сама согласие дала.
– Ну, ты и ботало! Анфиска-то ещё дитё совсем…
– Ой, бабоньки, да какая ж девка такому соколу по своей воле
откажет?..
Действительно, был Матвей Погадаев красив какой-то нездешней,
немужицкой красотой: тонко выписанное лицо с пухлым, капризно
изогнутым ртом той самой формы, что скульпторы называют «лук
амура», прямой нос с изящно вырезанными ноздрями. Глядел и впрямь
соколом. Под стать ему была и Прасковья со строгим иконописным
лицом, обрамлённым кружевом фаты.
* * *
Так оно было или иначе, а только зажили Матвей да Прасковья в
деревне Походилова под Екатеринбургом вполне справно. Своё поле
обрабатывали, свою скотину держали: тройку лошадей, двух коров и
прочую живность без счёту.
В девятьсот десятом году народили сына и дали ему имя Михаил.
Крестили маленького Мишу в новом Походиловском храме, освященном во
имя благоверного великого князя Александра Невского.
В обращении с женой и сыном Матвей был крайне суров.
Единственного сыночка Мишу, как и всех деревенских, с детства
приучал к труду. Запрягать лошадь, пахать, косить, метать сено в
стога, ходить за скотиной – эти нелёгкие работы Мишаня освоил
вполне, а вот учёбе места отводилось немного, потому и образования
отхватил всего четыре класса, впрочем, по тем временам это
считалось вполне достаточным.
* * *
По осени, после завершения всех полевых работ, Матвей плёл
несколько пар лаптей. Лыко драл сам. Сам готовил котомку со
съестным, прощался с семьёй и пешком по грунтовым дорогам шёл в
Верхотурье помолиться Симеону Верхотурскому и другим святым.
Замаливал грехи. Шёл только пешком туда и обратно, изнашивая при
этом все сплетённые лапти, а он точно знал, сколько их нужно
запасти. Приходил просветлённый, уже по первому снежку. И вот тут
начинались аттракционы.
Работы по хозяйству было уже немного, справлялись жена с сыном,
а Матвей уходил в загул. Он, как только выпадало достаточно снегу,
запрягал в кошёвку тройку лошадей и уезжал в Екатеринбург, где в
трактире напивался до одури.
Но самое главное – не это. Когда Матвей возвращался домой и с
гиком мчался на тройке по деревне, жена должна была успеть
распахнуть ворота, чтоб он влетел во двор на полном ходу. Если же
Прасковья задерживалась, Матвей брал плётку в одну руку, наматывал
женину косу на другую и нещадно избивал супружницу. Чтобы исполнить
ритуал встречи, Прасковья ночи напролёт сидела у окна и ждала,
когда её благоверный с криком влетит в деревню. Так сказать,
бессменное дежурство: он ведь не сообщал, в какой день и час
явится. И телефонной связи тогда не было. Попробуй, угадай, как
скоро твой ненаглядный нагуляется и прибудет домой.
* * *
Несмотря на то, что пряталась деревня вдалеке от дорог средь
глухих лесов − про неё так и говорили: походи-походи, может, и
найдёшь Походилову − эхо событий семнадцатого года докатилось и до
этих мест.
