Волны в неустанном беге
Бились о его борта[1].
Песня
Достаточно читателю бегло взглянуть на карту, чтобы уяснить себе, как расположено восточное побережье Англии по отношению к берегам Европейского континента. В совокупности они образуют границы небольшого моря, уже много веков известного миру как арена морских подвигов и как путь, по которому торговля и война водили флоты северных народов Европы. Вопреки справедливости, обитатели Британских островов давно заявили о своем исключительном праве на этот общий путь, отчего часто возникали конфликты, которые вели к кровопролитию и издержкам, вовсе не соответствовавшим выгоде, которую можно было извлечь из сохранения столь абстрактной привилегии. Через воды этого спорного моря мы и хотим повести читателя, выбрав для нашего рассказа эпоху, особенно интересную для каждого американца не только потому, что это был день рождения его нации, но и потому, что именно в это время разум и здравый смысл начали вытеснять феодальные обычаи в управлении судьбами народов.
Однажды, вскоре после того как революционные события вовлекли в наш спор королевства Франции и Испании, а также Голландскую республику, на северо-восточном побережье Англии, в поле, открытом морским ветрам, собралась группа сельских жителей. Они скрашивали свой труд и сумрачность декабрьского дня, обмениваясь соображениями по поводу политических новостей. Они и раньше слыхали, что Англия ведет войну с какими-то колониями[2] по другую сторону Атлантики, но эти слухи мало их интересовали по причине отдаленности и туманности событий. Но, когда против Англии вооружились государства, с которыми она часто воевала и раньше, гул войны потревожил спокойствие даже этих далеких от общественной жизни крестьян. Главными ораторами на сей раз были гуртовщик-шотландец, поджидавший здесь арендатора близлежащих полей, и батрак-ирландец, который пересек Ирландское море и прошел от одного побережья Англии до другого в поисках заработка.
– Если бы не французы да испанцы, старушка Англия сама, и без помощи Ирландии, давно бы расправилась с этими туземцами, – сказал он. – Нам-то уж, во всяком случае, от них одна беда: теперь все время нужно быть трезвым, как священнику за обедней, а то и оглянуться не успеешь – угодишь в солдаты[3].
– Знаем, знаем, что вы там в Ирландии собираетесь на войну только под грохот барабана, сделанного из бочонка с виски! – заметил гуртовщик, подмигивая остальным слушателям. – Вот у нас на севере легко собрать народ: шотландцы пойдут за трубами так же чинно, как воскресным утром в церковь. Мне как-то довелось увидеть список солдат горного полка, и представьте – он уместился на таком клочке бумаги, который могла бы прикрыть ручка благородной дамы. Всё Камероны да Макдональды[4], хотя в строю их насчитывалось целых шестьсот душ… Но взгляните-ка сюда! У этого малыша непозволительная для морского судна любовь к суше, и, если дно моря похоже на его поверхность, малыш может разбиться!
Столь неожиданная перемена темы заставила всех обратить взоры в ту сторону, куда указывал посохом наблюдательный гуртовщик. К своему крайнему удивлению, они увидели небольшое судно; оно медленно огибало мыс по ту сторону маленькой бухты, на берегу которой находилось поле, где трудились наши крестьяне. Внешность нежданного гостя была весьма своеобразна, что не могло не усилить удивления, вызванного его прибытием в это место. Никакие суда, кроме самых мелких да принадлежащих отчаянным контрабандистам, которые изредка навещали здешние места, не рисковали приблизиться к берегу на этом участке, изобиловавшем подводными камнями и мелями. Отважные моряки, которые пустились в столь рискованное предприятие и действовали так безрассудно, явились сюда на низкой черной шхуне. Корпус ее, казалось, совсем не соответствовал высоте наклоненных назад мачт, несших несколько легких рей; чем выше, тем тоньше они были и на самом верху – не длиннее узкого вымпела, который никак не мог развернуться на слабом ветру.
