Лондон, 5 января 1814 г.
– Вы только посмотрите, милорд, какое сегодня голубое небо. В такое утро верится, что все на свете хорошо!
– Вы, наверное, влюбились, Дэн, – заметил Маркус Карлоу, виконт Стейнгейт, натягивая поводья.
Двухколесный экипаж свернул с Пикадилли на Албемарл-стрит.
Сильно потянуло луком, и камердинер, стоящий на запятках, фыркнул:
– Нет, милорд, вы меня не собьете! Только взгляните: воздух такой свежий, солнышко сияет. Отличный день – и на душе радость. В такой день ничего плохого случиться не может.
– После таких слов человек суеверный не вылезает из постели, приказывает запереть все двери и готовится к катастрофе! – Маркус широко улыбнулся, когда экипаж поравнялся с идущими по тротуару девицами, и невольно принялся разглядывать многочисленные шляпные картонки в их руках и развевающиеся шарфы.
И все-таки Дэн прав: день выдался на редкость погожий. Сияет солнце, воздух свеж, туман рассеялся, а пленительная мисс Памела Дженсен всячески намекает на то, что, пожалуй, примет его деловое предложение…
Да, если ненадолго забыть о слабом здоровье отца – источнике постоянных маминых тревог, о сестре, которая как будто задалась целью уморить старшего брата, о второй сестре, чья невинность иногда просто пугает, и о брате, самом отъявленном повесе во всем Лондоне, который постоянно рискует жизнью и здоровьем на поле брани, – тогда, конечно, можно поверить, что в такое утро все обстоит замечательно.
Маркус обдумывал сегодняшние дела. Обед с семьей, встреча с Брокетом, управляющим хертфордширским поместьем, ужин в клубе. А потом он наведается в уютную квартирку мисс Дженсен, где они обсудят все условия их будущего… совместного проживания. Дела приятные и, что бывает редко, вполне предсказуемые.
– Дэн, ведите лошадей на конюшню. Я не… Дверь двухфасадного особняка распахнулась, и оттуда выбежал лакей.
– Питерс!
– Милорд… Похоже, у лорда Нарборо… еще один удар. Мистер Уэллоу велел мне взять коляску и срочно ехать за доктором.
– Дэн, держите поводья! – Маркус спрыгнул на землю и подтолкнул к экипажу лакея. – Если доктора Роулендса нет дома, выясните, куда он поехал, и привезите его!
Он взбежал на крыльцо, перепрыгивая через две ступеньки. В холле царила суматоха. Ричардс, младший лакей, клялся, что он ни в чем не виноват – молодая леди показалась ему приличной. Откуда ему знать, что она задумала недоброе? Уэллоу, дворецкий, спрашивал у Феллинга, старшего лакея графа, где капли его светлости. А у подножия лестницы громко переговаривались три молодые женщины.
Онория, его старшая сестра, кричала во весь голос. У младшей, Верити, лицо было мокрым от слез. Скинув плащ с капюшоном, Маркус подошел к единственной особе, показавшейся ему вполне нормальной:
– Мисс Прайс, что случилось?
При виде его на лице компаньонки сестер отразилось явное облегчение.
– Лорд Стейнгейт, хвала небесам, вы вернулись! Нет, Онория! Если ваша мама говорит, что молодая особа должна оставаться в библиотеке до тех пор, пока лорд Стейнгейт не скажет, что делать, значит, там она и останется, а вам с ней разговаривать нельзя! – Мисс Прайс положила руку на плечо Верити: – Верити, перестаньте плакать. Подумайте, как вы огорчаете папу!
Верити бросилась Маркусу на грудь:
– Марк! Папа умирает!
– Ничего подобного! – возразил он, хотя на самом деле понятия не имел, каково состояние отца. Он взял сестру за плечи: – Верити, Онория, помогите Феллингу найти папины капли. Мисс Прайс, где лорд Нарборо?
– В кабинете, вместе с ее светлостью, – ответила она. – Миссис Хоби сейчас подаст ему сладкий чай.
– Благодарю вас.
Маркус открыл дверь в кабинет и тихо вошел. Отец полулежал в мягком кожаном кресле с подголовником; рядом сидела мама и гладила мужа по руке. Маркус невольно замер на месте, хотя заранее знал, чего ожидать. Графу, чье здоровье оставляло желать лучшего, исполнилось пятьдесят четыре года, но из-за седины и сутулости выглядел он на двадцать лет старше. Маркус с трудом вспоминал то время, когда лорд Нарборо был бодр и деятелен. Сейчас ему показалось, что отец умирает: губы у него посинели, закрытые глаза запали.