Над Мармарисом заходило солнце. Отдыхающие потянулись с пляжей в отель, экскурсанты, утомленные ярким турецким солнцем и великолепными видами побережья, возвращались к ужину. Святой Николай сегодня принял и благословил еще одну порцию путешествующих, большая часть которых состояла из русских туристов, а меньшая – из немецких пенсионеров. Все они наперебой тараторили, каждый на своем наречии, и теснили друг друга, торопясь сделать снимки на память: одни с великим заступником земли русской, другие – с первым Дедом Морозом Санта-Николас, а третьи, не особо разбирая монотонный рассказ экскурсовода, просто с каменной древней статуей, чудом сохранившейся в этой далекой жаркой земле. Была, правда, одна пара, которая, хоть и пыталась так же, как остальные, запечатлеть себя на фоне творения старинных зодчих, выждав удачный момент, тем не менее отличалась от обеих групп экскурсантов непонятным ни одним, ни другим языком, на котором изъяснялись между собой эти мужчина и женщина. Муж и жена – то, что это именно так, следовало из мельчайших подробностей их поведения, по которому безошибочно определяются семейные пары, – всю дорогу держались особняком и, видимо, даже избегали общения. Женщина изображала на лице восторг при появлении за окном автобуса мало-мальски стоящего пейзажа и через мгновение морщилась, хваталась за голову и глотала таблетки. Ее муж терпеливо подавал ей поминутно то сумочку, то фотоаппарат и так же, как она, воздавал дань восхищения горным хребтам, поросшим тяжелой зеленью. На вид им обоим было около пятидесяти. Мужчина, правда, выглядел немного старше: возможно, из-за того, что носил бороду и усы; он был высок, слегка сутул, сух и худощав, много курил и поэтому иногда у него из груди вырывался глухой надтреснутый кашель; она же была очень загорелой, гладкой, такой же высокой, как и он, с как бы чуть-чуть примятым на скулах лицом, глазами и прической напоминавшая смирного английского спаниеля. По утрам она валялась часа два на пляже, выдвинув лежак на самое солнце, он же, напротив, видимо, не любил жары и оставался лежать под навесом; потом они шли купаться: она окуналась в прозрачную воду там, где неглубоко, он прыгал в море прямо с настила, выдававшегося над трехметровой глубиной, и проплывал сотню метров вперед. После купания они шли в номер принять душ, спускались к обеду, затем отправлялись отдыхать под пальмы гостиничного парка или к себе в отель. Иногда, как сегодня, муж и жена брали билет на экскурсию и ехали осматривать многочисленные малоазийские достопримечательности. Они уже были у затонувшего города в Мире и вместе со всеми вглядывались в голубую, как чистая минеральная вода, толщу, под которой виднелись оконные проемы и узкие проходы когда-то по-восточному шумных улиц. Затем их повезли на яхте к берегу: из скал зияли пустые глазницы древних гробниц, и поодаль уходила вниз воронка амфитеатра. Под ногами скрипел известняк, и мужчина подумал, что, возможно, они попирают прах давно усопших, изгнанный морским ветром из открытых захоронений.
На десятый день пребывания в Мармарисе мужчина лежал, как обычно, под навесом у моря. Жена его задержалась у маникюрши. Завтра они уезжали.
– Разрешите, я возьму соседний? – справа возник женский голос. Мужчина ответил на чистом русском «пожалуйста», и снова закрыл глаза.
Он лежал и представлял, как уже через день снова будет брести по промозглым рижским улицам, с утра звонить на работу, выходить из дома и делать вид, что спешит по делам, которых на самом деле нет, придумывать их в надежде на новый заработок и оставаться ни с чем. Он приехал в Турцию на деньги жены, как уже ездил не раз и в разные места и как уже привык жить, не признаваясь себе в этом и избегая примириться с подобным положением вещей, но с каждым днем все сильнее и безвозвратней укрепляясь в этом положении. Он понимал, что вряд ли уже что-то изменит в свои пятьдесят лет и потому сейчас вдруг, в этой поездке, заговорил на родном языке жены, чего никогда и нарочно не делал дома, оставляя за собой это последнее право. Теперь он уже совсем разуверился в ценности любого права и ни на что уже не посягал. Здесь он не хотел, чтобы любопытные понимали их с женой разговор или начинали завязываться ненужные отпускные знакомства, но уже знал, что, вернувшись, заговорит по-латышски, – в конце концов, что у него общего с этими приехавшими из России людьми, которых он наблюдал каждый день в ресторане и на пляже уносящими в номера коньяк, слишком развязными и шумными в обращении?
