Сафи ворочалась под одеялами, ожидая, как и каждую ночь, когда вернётся папа. Вот если бы удалось заснуть, не пришлось бы тогда ёрзать и вертеться с боку на бок, воображая тысячу несчастий, которые могут с ним случиться во время Переплетения. Сафи бы просто закрыла глаза, а потом открыла – раз, и папа уже сидит у её кровати!
Как по волшебству.
А сегодня он, как назло, ещё и задерживался, и Сафи сделалось страшно. Нет, конечно, Сафи много чего боялась: и грозы, и огня, и этих вот насекомых со множеством лапок, которые только и ждут, пока она заснёт, чтобы начать ползать по комнате. Но больше всего на свете Сафи боялась потерять папу. Поэтому, хотя темноты она тоже боялась, она всё-таки решила дойти до соседской хижины, чтобы посмотреть, не вернулся ли домой их сын, тоже переплётчик.
«А потом, – подумала она, – надо же рассказать папе, что я видела…»
Она как раз выскользнула из постели, как вдруг послышались знакомые папины шаги, тяжёлые и размеренные. Сафи ахнула от неожиданности, юркнула обратно под одеяла и расправила их. Когда папа вошёл в комнату, она сонно открыла глаза, как будто он её только что разбудил.
– Папа! – воскликнула Сафи.
Его длинная белая борода слиплась от пота и грязи. На тёмной коже подбородка набухал страшный серповидный ожог.
– Ты ранен!
Сафи села и погладила его по щеке.
– Ничего, это пустяки, – ответил папа.
Наверно, и правда пустяки. У папы всё тело, особенно руки, было обезображено шрамами. Этот новый ожог был далеко не самый страшный.
– Спи давай, – сказал он. – Поздно уже.
– А я спала!
Папа вскинул брови.
– Ну, я же в постели лежала, – поправилась Сафи.
– Спи, моя ненаглядная. Спи.
– Пап, а можно сказку?
– Ох, я так устал! – вздохнул папа, но сам уже подвинул табурет к Сафиной постели и сел. – И даже ещё не ужинал.
Сафи улыбнулась. По правде говоря, теперь, когда папа вернулся, её утягивало в сон, как рыбку на удочке. Но она чувствовала, что папе нужно рассказать ей сказку, что время, проведённое с единственной дочерью, залечивает его раны лучше любого бальзама.
– Расскажи, как он появился, – сказала Сафи.
– Что, опять? Это же мрачная история, радость моя.
– Зато хорошая!
– Но это не…
– Ничего, мне не страшно.
И да, несмотря на многочисленные страхи Сафи, этой истории она не боялась. В сказке Лесной Демон был просто словом, он был скован сюжетом так же надёжно, как и любой другой персонаж. В сказке он не мог причинить им зла.
– Ну расскажи! – попросила Сафи.
Папа потянулся, табуретка скрипнула под его весом, и он принялся рассказывать. Его звучный голос заполнил маленькую спальню целиком.
– На одном утёсе стоял замок, а в замке жила-была принцесса, которую не радовало всё то, что радует других детей. Ей не нравилось играть в прекрасные игрушки, которых у неё было полным-полно – ей нравилось только ломать их. Принцесса терпеть не могла, чтобы её товарищи по играм смеялись – она улыбалась, только когда они плакали. Казалось, ничто не способно заполнить пустоту в её сердце. И вот её отец, человек добрый, но слепой к истинной природе своей дочери, устроил состязание: он посулил отдать половину сокровищ своего королевства за то, что сможет порадовать принцессу.
– Ты про Риготт забыл, – напомнила Сафи. – Которая умела повелевать животными и была единственной, кто предупреждал…
– Поздно уже, – сказал папа, – а про Риготт ты и сама всё знаешь. К тому же про неё ещё будет речь в конце истории.
– Всё равно, лучше рассказывай как следует!
Папа сделал вид, будто собирается встать.
– Может, лучше вообще не рассказывать, а?
Сафи энергично замотала головой.
– Так на чём я остановился? – спросил папа, усаживаясь на место. – Ах да! Состязание. Слухи о нём разнеслись во все концы Мира, и с самых дальних берегов приплыли в королевство изобретатели и игрушечники, плетельщики баек и игрокузнецы, поэты и архитекторы. Все надеялись, что королевская награда достанется именно им. Каждое утро принцесса садилась на свой трон, и ей приносили ослепительные россыпи сокровищ. Там был и металлический мальчик, что умел играть во все игры на свете, но всегда позволял принцессе выигрывать. И кукольный домик с большими окнами, сквозь которые принцесса могла смотреть, как его обитатели беседуют и играют, спорят, растут и стареют. И ткацкий станок, на котором фантазии принцессы сами собой превращались в великолепные ковры.
