В субботний день 11 июня 1729 года преподобный Гийотен сочинял в своем кабинете проповедь к воскресной службе, когда раздался нетерпеливый стук в дверь. Отложив с некоторой досадой «Sermones Dominicales»1 святого Антония Падуанского, отец Гийотен спустился по скрипучей лестнице и, отворив дверь, вопросительно взглянул на нежданного посетителя, вытиравшего платком пот со лба.
– Чем могу служить? – сухо спросил священник.
– Здравствуйте, месьё! Я нотариус округа Сент-Мену, – отрекомендовался незнакомец. – Могу я видеть нового кюре?
– Я и есть новый кюре, – ответил Гийотен, – а в чем, собственно дело?
– Дело весьма щекотливого свойства, – сказал нотариус, прижимая к животу объемистый портфель из свиной кожи, – касательно вашего предшественника. Думаю, лучше поговорить внутри.
– Да, да, прошу вас, – кюре посторонился, пропуская посетителя. – Сюда, пожалуйста. Располагайтесь. Предложить вам холодного лимонада?
– Не откажусь. Такая жара…
– Видимо, что- то важное, раз вы проделали такой путь?
– Важное? Скорее необычное. Нужен ваш совет, падре. Как духовного лица.
– Все, что в моих силах. Слушаю вас.
– Видите ли… Я прибыл сюда в качестве душеприказчика недавно скончавшегося преподобного Жана Мелье, вашего предшественника2. По закону моя обязанность как нотариуса – огласить оставленное им завещание и проследить, чтобы оно было исполнено в точности.
– Если такова ваша обязанность, вы должны её выполнить. Что вас смущает? Какой совет вы хотели бы получить? Думаю, тут двух мнений быть не может: последняя воля покойного должна быть, безусловно, исполнена.
– Вы говорите «безусловно»… То есть при любых обстоятельствах? Даже если его требование, скажем так…. не совсем обычного свойства?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, например то, что наследниками по завещанию являются все здешние прихожане.
– Все?
– Да. Все жители Этрепиньи. Теперь это ваши прихожане.
– И… что же они должны унаследовать? Он что, был богат, отец Жан?
– Извините, падре, я в несколько затруднительном положении. С одной стороны, до официального оглашения завещания я не имею права раскрывать детали. Но с другой стороны… В общем, согласно воле покойного, текст завещания должен быть оглашен публично в присутствии всех прихожан в церкви Этрепиньи. Что, конечно, требует вашего согласия. Собственно за этим я к вам и явился.
– Ну, если такова воля покойного, – развел руками Гийотен. – Как я уже сказал, следует уважать его пожелания. Когда вы хотите огласить этот документ?
– Завтра, с вашего позволения. Скажем, после воскресной мессы, когда все соберутся в церкви.
– Завтра? Это так срочно? Завтра моя первая служба в этом приходе. Первое впечатление самое важное, знаете ли… Может быть, отложить до следующей недели?
– Увы, это невозможно. Установленный законом срок оглашения завещания истекает в ближайший вторник.
– Ну что ж…– задумался кюре, – может, оно и к лучшему… Попрошу прихожан задержаться после мессы, и вы сможете выполнить свою обязанность. А теперь я должен поработать над завтрашней проповедью, если не возражаете…
Изобразив на лице самую любезную улыбку, на которую был способен, молодой священник уставился на посетителя, ожидая, что тот поднимется и уйдет. Однако нотариус, похоже, не считал разговор законченным. В комнате повисла неловкая пауза, сопровождаемая тиканьем часов.
– Вас что- то ещё беспокоит? – спросил, наконец, Гийотен.
– Да, падре, – замялся нотариус. – Вы сказали, что воля покойного должна быть неукоснительно соблюдена…
– Конечно, сударь. Раз он пожелал, чтобы его завещание было оглашено перед всеми прихожанами, – завтра мы так и сделаем.
– То есть вы не станете возражать, чтобы текст завещания был публично оглашен в церкви?
