В большом доме – а мысленно она, наверное, всегда так и будет его называть – Шелби прошла в кабинет мужа и опустилась в массивное кожаное кресло за солидным письменным столом. Кресло густо-кофейного цвета. Не коричневого, нет. Цвета эспрессо. В этом отношении Ричард бывал до крайности щепетилен. Сам стол тоже непростой. Презентабельный, сверкающий полировкой, изготовленный из африканского дерева зебрано, причем по спецзаказу в Италии.
Помнится, Шелби тогда пошутила: дескать, зебры, оказывается, водятся и в Италии. И каким же взглядом Ричард встретил эту невинную шутку! Истолковать этот взгляд можно было примерно так: роскошный особняк, шикарные шмотки, увесистый бриллиант на левом безымянном пальце – а ты все та же простушка Шелби-Энн Помрой, едва вырвавшаяся из глухого провинциального городка в Теннесси, где родилась и выросла. Из грязи да в князи. Классический случай.
А ведь было время, когда муж посмеялся бы над этой шуткой, сейчас подумалось ей. Он бы догадался, что она шутит, и рассмеялся, как если бы она была для него свет в окошке. Однако ее свет для него давно потускнел, и случилось это, бог свидетель, до обидного скоро.
Они познакомились звездной летней ночью пять лет назад. Этот мужчина мгновенно покорил ее сердце, вырвал из привычной среды и открыл совершенно иной мир, такой, какого она даже и представить не могла.
Он обращался с ней как с принцессой, показывал места, о которых она лишь читала в книгах или видела в кино. И было время, он ее любил, разве нет? Об этом важно не забывать. Она была любима и желанна и имела все, о чем только может мечтать женщина. Ричард ей ни в чем не отказывал.
Обеспечивал. Это слово он употреблял чаще всего. Он ее обеспечивал.
Да, он рассердился, когда узнал о ее беременности. Его взгляд в тот момент ее даже напугал. На какой-то миг. Но он ведь взял ее в жены, так? Причем задолго до беременности. Умчал в Лас-Вегас – словно у них случился роман всей жизни.
Тогда они были счастливы. Об этом тоже надо помнить. Надо изо всех сил держаться за воспоминания о лучших временах.
Женщине, овдовевшей в двадцать четыре года, без воспоминаний не обойтись.
Женщине, узнавшей, что вся ее жизнь от начала до конца была пронизана ложью, оказавшейся не просто на мели, а в астрономических долгах, таких, что и вообразить невозможно, требуется что-то, что напоминало бы о лучших временах.
То, что она в долгах как в шелках, Шелби объяснили адвокаты и финансисты. Правда, выражения типа «привлечение заемных средств», «хедж-фонды» и «изъятие имущества банком-кредитором» были для нее китайской грамотой. Большой дом, повергший ее в благоговейный трепет, когда она впервые переступила его порог, как теперь выяснилось, ей вовсе не принадлежит. Или принадлежит лишь крошечной толикой, а большей частью является собственностью залогодателя. Машины, как ей объяснили, не покупались, а брались в лизинг, и поскольку платежи просрочены, то и на них у нее теперь нет никаких прав.
Мебель? Куплена в кредит, платежи просрочены.
И еще налоги. Об этом Шелби не могла даже думать. Одна мысль о налогах повергала ее в ужас.
Прошло два месяца и восемь дней после смерти Ричарда, и все это время она, кажется, только и делала, что вникала в такие вещи, которыми он всегда призывал ее не забивать себе голову – дескать, это не ее забота. И не ее дело, как очень явственно говорил все тот же высокомерный взгляд.
