К концу пятнадцатого века карта Европы уже во многом напоминала современную. Франция, Англия, Шотландия, Испания и Португалия существовали как суверенные государства под управлением наследных монархов. Италию, напротив, все еще составляли разрозненные княжества и герцогства, что делало страну уязвимой к вторжению извне. За исключением Венеции, носившей статус республики, большинство городов-государств находилось в руках фамильных династий. В Милане это был дом Сфорца, во Флоренции – дом Медичи, а в Неаполе и на юге Италии – испанский дом из Арагона.
А в самом центре стоял Рим – медвежья яма нескольких старинных родов. Все они боролись за власть, а главное – за папский престол. Хотя земные владения папы были весьма скромны и зачастую передавались в управление папским викариям, он обладал невероятным влиянием. Как глава церкви, папа, обычно итальянец по происхождению, руководил иерархами всей Европы, а как наместник Бога на земле использовал духовную власть для достижения стратегических и политических целей. Пользуясь неограниченным господством насквозь продажной католической церкви, папы богатели сами и стремились обеспечить безбедную жизнь и удачную карьеру членам своих семей.
Так обстояли дела летом 1492 года, когда после смерти Иннокентия VIII папский престол опустел в ожидании нового преемника.
11 августа 1492 г., Рим
Рассвет окрасил ночное небо желтым, когда кто-то принялся снимать с дворцового окна деревянные ставни. Они с грохотом упали на землю, и в проеме появилось лицо человека, чьи черты искажал свет висевших снизу факелов. Солдаты, призванные охранять порядок на площади, разом проснулись, едва прозвучало:
– Папа избран!
Воздух внутри прокис от пота старых тел. Рим в августе – город зноя и смерти. Вот уже пять дней двадцать три кардинала были заперты в капелле Ватикана, больше похожей на казармы. Каждый обладал статусом и богатством, еду вкушать привык не иначе как с серебряных тарелок в окружении дюжины слуг, готовых исполнить любой их каприз. Но тут не было ни писаря нацарапать письмо, ни повара подготовить пир, лишь единственный слуга помогал им одеться, а скромную пищу доставляли через деревянный люк, крепко запертый, когда им не пользовались. Солнечный свет лился в крохотные окна высоко под потолком, ночью же множество свечей мерцало под сводами здания, расписанными звездами и воистину напоминающими небеса. Кардиналы никогда не оставались одни, а выходить им было позволено лишь на голосование или по нужде, да и в уборной не стояли почтенные старцы без дела: над ручейком мочи звучали рассуждения и условия сделок. Наконец, когда они слишком уставали, чтобы продолжать переговоры, или нуждались в совете Господа, им разрешалось удалиться в свои кельи – временные комнатки по периметру капеллы, в каждой стол, стул и соломенный тюфяк: простота, несомненно призванная напомнить о тяжелых испытаниях, выпавших на долю честолюбивых святых.
Впрочем, со святыми теперь было негусто. Особенно среди членов римской коллегии кардиналов.
Двери заперли утром седьмого августа. Десятью днями ранее папа Иннокентий VIII, много лет пребывавший в состоянии крайней немощи, наконец перестал цепляться за жизнь. В своих комнатах в Ватикане его сын и дочь терпеливо ждали, когда их подзовут к ложу отца, но последние минуты жизни он приберег для того, чтобы разразиться бранью на кардиналов и докторов. Тело еще не остыло, когда по городу, подобно вони сточных канав, потекли сплетни. Послы и дипломаты нюхнули этой смеси, и вот уже их версии событий понеслись по всей стране в подседельных сумках быстрых коней: истории о том, как сморщенное тело его святейшества покоится на ложе, рядом, наполовину пуст, стоит графин с кровью, выкачанной из вен беспризорников с римских улиц по приказу еврейского доктора, уверявшего, что она спасет жизнь папы. Тем временем у папского ложа любимчик папы кардинал делла Ровере – раздражительный старик с продолговатым лицом, выступающими скулами и орлиным носом – обменивался резкими выпадами с вице-канцлером кардиналом Родриго Борджиа, да так, что ни один из них и не заметил, когда его святейшество испустил последний вздох. Возможно, он отошел в мир иной лишь для того, чтобы не слышать больше их постоянной ругани.
