Туман окутывал отца Бастьена, пока он уходил от своего единственного ребенка. Мальчик приподнялся на коленях в тачке.
– Куда ты, папа́?
Но он ничего не ответил. Свет полной луны в последний раз осветил каштановые волосы Люсьена, прежде чем туман поглотил его.
Оставшись в одиночестве, десятилетний Бастьен опустился на землю и попытался успокоиться. В голове одна за другой всплывали истории о головорезах и разбойниках, промышлявших на лесных дорогах. «Не бойся, – сказал он себе. – Папа́ бы предупредил меня, если бы была какая-то опасность». Но отца и след простыл, и Бастьена вновь охватили сомнения.
За городскими стенами пустая тачка не укроет от опасности. А когда Бастьен вдруг услышал странный шорох, напоминающий призрачный шепот, у него по коже побежали мурашки. Ветки деревьев показались ему скрюченными костями, а страх перехватил дыхание.
«Я должен последовать за папа́ сейчас», – подумал он, но ночной холод уже проник в кости, наполняя их тяжестью свинца. Бастьен задрожал и прижался к скульптурам из известняка, лежащим в тачке. Тирус, бог Подземного мира, на лице которого застыла усмешка, уставился на него в ответ. Отец Бастьена вырезал эту статуэтку несколько месяцев назад, но все еще не продал ее. Люди предпочитали покупать изображения бога Солнца и богини Земли. Они поклонялись жизни и пренебрегали смертью.
До Бастьена донеслась мелодия. Ритмичная. Дикая. Печальная. Как тихий плач ребенка, жалобный крик птицы или душераздирающая баллада о потерянной любви. Музыка разливалась внутри его, до боли прекрасная. Она казалась такой же красивой, как женщина, стоявшая на мосту. И вскоре он, как и его отец, последовал на зов музыки.
Дымка плотного тумана тянулась с моря Нивоус. Легкий ветерок играл кончиками темно-янтарных волос женщины. Подол ее белого платья колыхался в воздухе, обнажая стройные лодыжки и босые ступни. Чарующая музыка лилась из белой, словно кость, флейты, которую она прижимала к своим губам. Так почему же Бастьен не сразу узнал этот образ?
Женщина положила флейту на парапет, как только Люсьен добрался до нее на середине моста. Лунный свет, пробиравшийся сквозь туман, придавал их фигурам неземное сияние.
Бастьен застыл, не в силах больше сделать ни шагу. Может, ему снился сон? Может, он просто заснул в отцовской тачке?
Но вдруг отец и женщина начали танцевать.
Ее движения были медленными, захватывающими, грациозными. Она скользила сквозь дымку тумана, словно лебедь по воде. Люсьен не сводил взгляда с ее темных, как ночь, глаз, и Бастьен тоже. Но стоило танцу закончиться, как он очнулся от наваждения. Что, если он не спал?
Его взгляд вновь скользнул к белой, словно кость, флейте. И страх опалил живот горячими углями. Неужели флейта действительно сделана из кости?
Легенды о Костяных волшебницах вдруг вспыхнули в голове, а следом загремели предупреждающие колокола. Рассказывали, что женщины в белых платьях бродили по окрестностям Галле. Отец Бастьена не верил в суеверия и не страшился переходить мосты в полнолуние, но, видимо, зря. Потому что сейчас его очаровали, как и всех людей в легендах. И все истории звучали одинаково. Мост, танцы… и то, что случалось потом. А значит, и сейчас…
Бастьен бросился вперед.
– Папа́! Папа́!
Но отец, который обожал его, носил на плечах и пел колыбельные, даже не оглянулся на сына.
Костяная волшебница уже схватилась за свой костяной нож. Она прыгнула вперед – выше, чем любая косуля, – и со всей силы всадила клинок прямо в сердце Люсьена.
