Я шла, не торопясь, слыша скрип снега под ногами. Ужасающий
оглушительный скрип и завывание ветра. Не могла оглянуться назад.
Хотела и не могла. От боли сводило все тело судорогой, и рыдания
раздирали изнутри. Такие жалкие и беспомощные рыдания, от которых,
казалось, я разрываюсь на части. Иногда наши желания сбываются
самым чудовищным образом.
Самым невероятным и издевательским, как будто кто-то их
подслушал и, вывернув наизнанку, преподнес вам на блюдечке, и вы,
истекая кровью, понимаете, что лучше бы они не сбывались, чем
сбылись вот так. Я мечтала от него избавиться и сбежать, а сейчас
уходила все дальше от Огнево и понимала, что меня тянет назад.
Невыносимо и больно тянет обратно. С каждым шагом-надрыв до адской
боли внутри, и я сдерживаюсь, чтобы не побежать. Быстро, сломя
голову. К нему. Обратно. Валяться на полу рядом с ним и ждать…ждать
одного единственного удара сердца, а потом…потом снова ненавидеть
проклятого цыгана…Потому что я, Ольга Лебединская, не имею права на
иные чувства.
Мне даже казалось, что я не ушла. Что мне все это чудится, а на
самом деле я лежу там, распростертая на ковре рядом с ним и трогаю
все эти бесконечные шрамы на его лице. После того, как сняла маску,
мы не сказали друг другу ни слова. Он оседал на пол, и я вместе с
ним, цепляясь за сильные плечи, погружаясь в эту едкую боль в его
глазах, захлебываясь ею, чувствуя, как она меня душит, завязывается
веревкой на шее, перекрывая кислород. Он до последнего смотрел мне
в глаза, а я до последнего хаотично гладила его лицо и тихо выла,
как раненая волчица. Страшным низким звуком. Никогда раньше не
думала, что человек способен его издавать, и когда поняла, что это
я, мне стало жутко. Пальцы трогали и трогали его «улыбку» - оскал
смерти, который казался таким чудовищным, который ввергал людей в
суеверный ужас и панику. Только восставшие из мертвых могли носить
такие шрамы. Я никогда не боялась того, что скрывалось под маской…
я боялась того, что скрывалось у него под кожей, в венах, в сердце
и в крови. Любить не страшно…страшно не знать, кого ты любишь. И я
боялась любить Ману Алмазова и все же любила. Второй раз… и опять
его же. Я выбирала именно этого мужчину дважды в своей жизни: и
будучи совсем наивной девочкой, и став взрослой женщиной. Теперь я
точно знала, что именно чувствовала к цыгану в маске и за что так
яростно его ненавидела – за то, что не имела права любить его.
Почему они говорили, что он уродлив…мне он казался таким же
красивым, как и пять лет назад. Они не портили его. Шрамы. Они лишь
были доказательством того, насколько его искалечила судьба. Нас
обоих. Ужасающая правда о том, кто он такой. С кем я проводила
тогда свои ночи, в кого влюбилась юная дочь олигарха Лебединского –
в кровного врага своего отца. Какая насмешка судьбы! Издевательская
ирония. В то время, как наши отцы думали о том, как уничтожить друг
друга, их дети сходили с ума от страсти. У нас не было никакого
морального права на эту любовь. Нет его и сейчас… и никогда не
будет. Ненависть и океаны крови вечно будут стоять между нами
непреодолимым препятствием.
Разум подбрасывал воспоминания…Неизменная маска цыгана повсюду,
как тень, где бы я ни была. Да, он не нарушил своей клятвы в
отличие от меня. А я…я нас предала. Я перестала быть собой… я стала
той, кем была рождена – дочерью Олега Александровича Лебединского,
жаждущей смерти каждого цыгана. Только сейчас я уже не знала, какая
из этих женщин настоящая, чирЕклы или Ольга Лебединская. Мне
казалось, что каждая из них по-своему настоящая. Одна оплакивала
своих людей, а вторая билась в агонии на груди умирающего цыгана и
проклинала вражду двух семей. Проклинала себя за то, что смогла
сдержать клятву, данную Геннадию.
