Составление сборника С. Грушко, А. Яблокова
Иллюстрация на переплете В. Нартова
© Бреус Е., Дубинина М., Жакова О., Жильцова Н., Завойчинская М., Керлис П., Князев М., Козлов Д., Лис А., Малиновская Е., Романова А., Рысь Е., Савченкова Е., Сидоренко О., Смеклоф Р., Смирнов В., Ушакова С., Флат Е., Черчень А., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Плясунья (Малиновская Елена)
– Осторожнее, Триша! – шамкает беззубый рот. – Осторожнее, не упади!
Не слышит девочка. Танцует босиком на ярко-алых, что твоя свежая кровь, раскаленных углях. Золотом вспыхивают на солнце монетки, которыми вышита ее длинная широкая юбка и просторная рубаха. Золотом горят ее распущенные волосы. А глаза – ярко-голубые, как весеннее небо.
Не остыло еще кострище. То и дело пробуждаются среди пепла крохотные оранжевые огоньки, изгибаются под ветром лепестки пламени, которые потом исходят струйками дыма. Но каждая такая жгучая искра – как иголка в сердце старой Лотты. И острой болью отзываются давно зажившие ожоги на ее огрубевших от возраста ступнях. Впрочем, разве могут такие раны зажить без следа?..
Красива Триша, очень красива. Совсем как ее мать, которая умерла сразу после рождения дочери от молочной лихорадки, погубившей столько женщин. Но успела передать дочери дар плясуньи. Дар, который издавна в бродячем племени ашар идет только по женской линии. Очень редкий дар, и от того особенно ценный.
Старуха Лотта с замиранием сердца следит за внучкой. Если та оступится, если сделает лишь один неверный шаг – то сгорит в мгновение ока. Богиня огня Астера не терпит небреженья в служении себе. Уничтожит она ту, которая ошиблась при танце.
А Триша не слышит бабку. Все ускоряет и ускоряет она темп. Вот закружилась, как волчок, вот почти упала на угли, и старая Лотта невольно зажмурилась, чтобы не видеть, как поднимется безжалостное пламя и заберет единственную отраду в ее жизни. Но девочку уже уносит дальше вихрь танца. И Лотта понимает: не услышит Триша ее предостережения, не заметит ее тревоги. В ушах Триши сейчас оглушительно гремит музыка огненной песни, неслышимой остальным. Перед глазами Триши сейчас застыло лицо просящего. Потому как все знают: плясунья из племени ашар может сделать невозможное. За монетку заберет она твое горе и скормит беду всепожирающему огню.
Застыла чуть поодаль от остывающего кострища женщина, уставилась на Тришу и даже не моргает. Молода, в темных волосах – ни ниточки седины. Но кажется, будто старше самой Лотты. Такое горе застыло в мертвых глазах просящей, что старуха то и дело вздрагивает. В жаркий летний день холодом веет от этой неестественно выпрямленной фигуры. Холодом смерти. Потому как пришла просить женщина о том, чтобы к ней в снах перестал являться младенец, которого она сама задушила в голодный год. Долго говорила женщина, перескакивая с одного на другое. Про мужа, который почернел и высох от тяжелой работы, про троих детей, мал мала меньше. И всех надо накормить, напоить. А огород, а скотина? И лето, как назло, выдалось жарким. Почти весь урожай пропал, сгорел от зноя на корню. Как, ну как ей было оставить ребенка? Тут бы старших уберечь от голодной смерти. Да он и не понял ничего. Только раз вскрикнул и замолчал. Но нет ей с тех пор покоя. Каждую ночь видит она ребенка. Каждую ночь слышит последний жалобный всхлип. Каждую ночь чудится, будто прижимает она к себе его маленькое тельце.
Старуха Лотта покачала головой. Гнала бы она эту женщину прочь. Гнала бы поганой метлой, чтобы дорогу забыла к ним в табор. Для нее не было зверя страшнее, чем мать, убившая собственного ребенка. Но Триша выслушала – и молча склонила голову. Забрала из рук женщины медный грошик, на который та наверняка работала не один месяц. И запылал в поле жаркий костер, в котором Триша должна была сжечь чужое горе. Замолить своим танцем богов и уговорить их простить несчастную, обезумевшую от угрызений совести мать.