Глава I
Письмо с постскриптумом
– Вчера вечером, когда вы еще не вернулись, сэр, к вам заходил джентльмен, – сказала миссис Медли, моя квартирная хозяйка, убирая со стола последние остатки завтрака.
– Да? – сказал я на свой благодушный лад.
– Джентльмен, – произнесла миссис Медли задумчиво, – с очень мощным голосом.
– Карузо?
– Сэр?
– Я сказал: он не назвал свою фамилию?
– Да, сэр. Мистер Укридж.
– Моя пресвятая тетушка!
– Сэр!
– Нет, нет, я так.
– Благодарю вас, сэр, – сказала миссис Медли, покидая мое присутствие.
Укридж! Чтоб ему! Мы не виделись годы и годы, и, хотя, как правило, я всегда рад повидать друзей своей юности, когда те заглядывают поболтать, я не был уверен, что в данный момент выдержу большую дозу Укриджа. Крепкий субъект и в физическом и в моральном смысле слова, он отличался слишком уж большой прыгучестью на вкус человека, ведущего, вроде меня, уединенную интеллектуальную жизнь, и уж тем более теперь, когда я обдумывал замысел нового романа – работа, полная ловушек, требующая полнейшей тишины и безлюдья. А опыт научил меня, что стоило Укриджу оказаться где-нибудь поблизости, как возникал вихрь событий и о размышлениях можно было забыть. Укридж принадлежит к тому типу людей, которые приглашают вас в ресторан на обед, занимают у вас деньги, чтобы уплатить по счету, и завершают вечер, втянув вас в драку с извозчиком. Я, бывало, отправлялся с Укриджем на балы в Ковент-Гардене, и предрассветные сумерки заставали меня удирающим во все лопатки по Генриетта-стрит от разъяренных лоточников, торгующих фруктами.
Я задумался над тем, откуда он узнал мой адрес, но почти сразу же свет на эту тайну пролила миссис Медли, вернувшаяся с письмом в руке.
– Оно пришло с утренней почтой, сэр, но по ошибке было доставлено в дом номер двадцать.
– А! Благодарю вас.
– Благодарю ВАС, сэр, – сказала миссис Медли.
Я узнал почерк. Письмо с девонширским штампом было от моего друга-художника, некоего Ликфорда, который в то время странствовал с этюдником по западным графствам. Неделю назад я проводил его на вокзал Ватерлоо и теперь вспомнил, как, возвращаясь с вокзала, пожалел, что у меня недостает энергии упаковать саквояж и отправиться куда-нибудь в деревню. Ненавижу Лондон в июле!
Письмо было длинным, но меня особенно заинтересовал постскриптум:
«…кстати, в Йовиле я повстречался с нашим давним другом Стэнли Фиверстоунхо Укриджем, ты только подумай! Живой и здоровый – ростом не меньше шести футов двух дюймов и на редкость солиден в обхвате. Я полагал, что он все еще за границей. Мне было известно только, что он уплыл в Буэнос-Айрес на судне для перевозки скота со взятой взаймы курительной трубкой в качестве багажа. Выяснилось, что он уже некоторое время, как вернулся в Англию. Встретился я с ним в буфете на вокзале в Йовиле. Я ждал поезда из Лондона, а он делал пересадку, направляясь в столицу. Открывая дверь, я услышал мощный голос, призывавший даму за стойкой «плеснуть в оловянную кружку», а затем узрел С.Ф.У. собственной персоной в гнуснейшем сером костюме спортивного покроя (бьюсь об заклад, в том же самом, какой был на нем при нашем последнем свидании), в пенсне, как обычно присобаченном к ушам проволочками от шипучки, и с парой дюймов голой шеи между нижней кромкой воротничка и верхней границей пиджака – ну, ты помнишь, как у него ни одна запонка долго не удерживалась. И еще на нем был макинтош, хотя жара стояла несусветная.
Он приветствовал меня восторженными воплями. И слушать не хотел, чтобы угощал я. Настоял на том, чтобы играть роль хозяина. Когда мы допили, он порылся в карманах, с видом огорченным и удивленным, и отвел меня в сторонку. «Послушай, Лики, старый конь, – сказал он, – ты знаешь, я никогда не беру взаймы. Это против моих принципов. Но мне просто необходима парочка шиллингов. Не мог бы ты, дорогой мой, одолжить мне парочку шиллингов до четверга? И вот что (голосом, дрожащим от эмоций): я оставлю тебе его (вытаскивает омерзительный трехпенсовик с дыркой, который, наверное, подобрал на улице), пока не расплачусь с тобой. Мне он дороже не знаю чего, Лики, мой мальчик. Прощальный подарок дорогой, дорогой мне особы, когда мы расставались много лет назад… Так тяжко… И все же – нет, нет… Ты должен взять его. Лики, старина, пожмем друг другу руки, старый конь. Пожмем, мой мальчик». Затем он, пошатываясь от наплыва чувств, побрел к стойке и расплатился из пяти шиллингов, суммы, которую назвал по размышлении. Он осведомился о тебе и сказал, что ты один из благороднейших людей в мире. Я дал ему твой адрес: увильнуть не удалось, но на твоем месте я бы исчез, пока есть время».
