Тишина.
Не настоящая, конечно – в лесу всегда есть звуки. Где-то скрипит ветка, шуршит листва, стрекочет кузнечик. Но для Гери это была тишина – привычная, родная, та, что означала: все в порядке.
Он присел на корточки, прижав ладонь к холодному камню. Под пальцами – шероховатая поверхность, выщербленная временем. Здесь, у ручья, камень был особенным: плоским, широким, идеальным для заточки кремня. Гери провел обсидиановым осколком по краю, проверяя лезвие. Ровный, острый. Хорошо.
– Пап!
Голосок Лиры звенел, как капелька воды, упавшая в тишину. Гери обернулся.
Дочь стояла в нескольких шагах, сжимая в руках что-то маленькое и блестящее. Ее темные волосы, такие же, как у Миры, растрепались, щеки раскраснелись от бега. Ей было всего пять оборотов сезонов, но она уже научилась бегать так быстро, что даже взрослые не всегда догоняли.
– Что нашел? – Гери убрал обсидиан в кожаный мешочек у пояса.
– Бусину! – Лира разжала кулачок.
На ладошке лежала крошечная стеклянная сфера, синяя, как небо перед грозой. Откуда она взялась? Таких вещей в племени не делали.
– Где?
– У Большого Пня! Там, где грибы растут.
Гери нахмурился. Большой Пень был на границе Запретной Зоны – места, куда племя не ходило. Там лежали странные, слишком ровные камни, слишком гладкие, чтобы быть творением природы. Старейшины говорили, что там живут духи, и те, кто осмелится войти, не вернутся.
– Ты заходила за пень?
Лира покачала головой.
– Нет. Она лежала на краю.
Гери взял бусину, покрутил в пальцах. Она была идеально круглой, слишком совершенной. Такое не могло появиться просто так.
– Пап, можно я оставлю ее?
Он хотел сказать «нет». Хотел бросить эту вещь в ручей, чтобы она унесла ее подальше от дочери. Но Лира смотрела на него так, что сердце сжалось.
– Ладно. Но только не показывай старейшинам.
Лира засияла, схватила бусину и тут же прижала к груди, будто боялась, что он передумает.
– Спасибо!
Она рванула прочь, к лагерю, где уже поднимался дымок от очага. Гери смотрел ей вслед, а потом перевел взгляд на лес.
Запретная Зона.
Он никогда не подходил близко. Но иногда, когда ветер дул с той стороны, ему чудился запах, которого не должно было быть – резкий, как горелый камень.
Лагерь Камнеступов просыпался медленно.
Солнце еще не поднялось над верхушками деревьев, но первые лучи уже пробивались сквозь листву, золотя траву. Женщины раздували угли в очаге, мужчины проверяли оружие перед охотой. Дети, те, что постарше, помогали собирать сухие ветки для костра.
Гери подошел к своему шалашу – низкому, сплетенному из гибких прутьев и прикрытому шкурами. Мира уже была на ногах.
– Опять у ручья? – спросила она, не оборачиваясь.
– Точил нож.
– Лира бегала к тебе?
– Да. Нашла какую-то бусину.
Мира замерла, потом медленно повернулась.
– Какую бусину?
Гери пожал плечами.
– Стекляшку. Синюю.
– Откуда?
– Говорит, у Большого Пня.
Мира резко вдохнула.
– Ты же не дал ей оставить ее?
– Давал.
– Гери!
– Это просто бусина, Мира.
– Ничего там не бывает «просто»! – она понизила голос, будто боялась, что ее услышат. – Ты знаешь, что говорят старейшины.
– Я знаю. Но я не верю в духов.
Мира сжала губы.
– Не в духов дело. Там опасно.
Он хотел ответить, но в этот момент раздался крик.
– Гери!
Орок, старейшина, стоял у центрального костра, опираясь на посох. Его лицо, изрезанное морщинами, было напряжено.
– Иди сюда.
У костра собралось уже человек десять. Орок, двое охотников, несколько женщин. И Лира – она стояла, сжимая в руке ту самую бусину, а вокруг нее шептались.
– Что случилось? – Гери подошел ближе.
– Твоя дочь принесла это, – Орок указал на бусину. – Из Запретной Зоны.
– Она не заходила туда.
– Но вещь – оттуда.
– И что?
Орок ударил посохом о землю.
