Сыщик выхватил пистолет и ринулся в темень двора, непрофессионально громко топая башмаками по асфальту. В этот момент какой-то очень нехороший, нескладный, громко сопящий верзила с обрезом двустволки в руке выскочил из-за угла и выстрелил сыщику в спину. Бах! Мимо! Еще выстрел! Опять не попал!
Сыщик круто развернулся, вскинул пистолет и мгновенно поймал негодяя на мушку. Он расправил плечи, грозно сверкнул очами и начал дежурную обличительную речь, достойную провинциального театра первой половины девятнадцатого века.
Это был своего рода монолог воплощенной добродетели, собирающейся покарать порок.
«Вот ты и попался, Мерзавин! Да, долго мне пришлось тебя ловить, очень даже. Но теперь ты в руках закона, и тебя ждет долгая отсидка, справедливая кара за содеянное. Помнишь, как когда-то ты ограбил банк и удирал от меня на новеньком «Форде», а я безуспешно пытался преследовать тебя на старой «копейке»? Как ты смеялся, оглядываясь назад? Помнишь? Да, ты не забыл! Теперь я догнал тебя на «Ладе Приоре», и твоя отстойная «Мазда» тебе уже не помогла. Ну, все, Мерзавин. Сейчас я защелкну на твоих бандитских лапах наручники, и ты поедешь в Лефортово!»
В этот момент за спиной сыщика, громко кряхтя и громыхая крышкой люка, из канализационной шахты выскочил сообщник Мерзавина, щупловатый долговязый тип в очках с противной мордой садиста-беспредельщика, копия одного из главарей киевского майдана. Он с размаху ударил служителя правопорядка по голове чем-то длинным и, надо думать, чрезвычайно твердым. Тот лишился чувств, очень красиво упал на асфальт и замер в эстетичной, гордой позе, которая могла свидетельствовать о его несокрушимой воле и преданности идеалам законности и справедливости.
Гнусно гогоча и уродливо подпрыгивая, отморозки побежали к поганке «Мазде», угодливо дожидающейся своих скверных хозяев, которые не преминули возможностью попутно лягнуть сиротливую понурую «Ладу Приора». Ее доблестный водитель лежал без чувств, сраженный ударом подлой руки. А преступники рванули в ночную темень. Они продолжали дико гоготать, на ходу булькали водкой, поглощали ее прямо из горлышка бутылки и закусывали палкой сервелата, которой сообщник и нанес коварный удар.
Одним глазом поглядывая на телеэкран, а другим – на накрытый стол, оперуполномоченный главка уголовного розыска полковник полиции Станислав Крячко сокрушенно покрутил головой и тягостно вздохнул:
– Я что-то так и не понял. Это фильм на полном серьезе или пародия на детективный боевик? Если это снято всерьез – то идиотство полнейшее. А если пародия – идиотство тупейшее, – заявил он.
За непроницаемо темным окном, как бы соглашаясь с ним, возмущенно прошумел прохладный сентябрьский ветер, через открытую форточку взметнув оконные шторы.
– О чем ты, Стас?! Это же последний писк мира искусств – экспериментальный проект, который условно можно было бы назвать «Снимаем как умеем», – рассмеявшись, пояснил его друг и приятель, старший оперуполномоченный упомянутой структуры и тоже полковник Лев Гуров. – Видишь ли, нынче пошла мода на, так сказать, новаторство в искусстве. Вон в иных театрах сейчас такое ставят! Вроде бы и классика наподобие «Гамлета», а на деле черт знает что. Киношки уровня какого-нибудь Тинто Брасса смотрятся в сравнении с этим, извините, новаторством образцом целомудрия. Вот и некоторые режиссеры решили поэкспериментировать. Они собирают труппу, случается, даже из непрофессионалов, из первых попавшихся людей. Снимают свою хрень чем придется, вплоть до камеры сотового телефона. Потом все это монтируется, озвучивается. В результате получается именно то, что мы сейчас и видим.