Я плела сновидение. Брала зеленую нитку с запахом спелых яблок,
вплетала радостный детский смех и жаркое летнее солнце. Нет, эту
красную не возьму, здесь я намешала немного горечи и тоски по
несбыточному, а мне нужна только светлая и легкая пряжа. Вчера ко
мне приехал сиятельный граф Эдмон из соседней провинции и заказал
сон о своем детстве. Грузный, невеселый мужчина, почти старик, с
печатью неизлечимой болезни на лице. Он заплатил мне не глядя
увесистый мешочек с золотом (да, мои услуги по плетению сновидений
стоят не дешево) и попросил только одного, чтобы сон его вернул в
детство.
Мой старенький потертый ткацкий станок стоял на столе среди
вороха разноцветных ниток. Его размеров хватало на плетение
квадратной салфетки или наволочки на небольшую подушку, но
заказчикам хватало и этого, так как мой специфический дар
пользовался постоянным спросом. Это давало мне жить если не в
роскоши, то по крайней мере в достатке и обеспеченности.
Вся моя семья отличалась от остальных магов, именно тем, что
обладала нестандартными магическими талантами. Меня ведь и в
академию не взяли из-за этого. Я умела только плести сны и все, а
этого было мало для полноценного мага. Моя мама, например, всю
жизнь вышивала живые картины. Ее птицы прыгали с ветки на ветку, а
цветы раскрывали свои бутоны утром, поворачивали головки к солнцу
за окном, и засыпали вечером. Когда я была маленькой, я
восторженно, не отрываясь смотрела, как на ее пяльцах оживает
прекрасная сказка. Однажды, мне было лет восемь, я сама попыталась
вышить салфетку. Цветы, как я наивно ожидала, у меня не ожили, да и
цветы были страшненькие и корявые на вид, было бы странно, если бы
они распустились. Зато, когда случайно мама заснула, держа в руках
мое корявое творчество, ей приснился удивительно живой и яркий сон
о принце на белом коне и принцессе в башне (я тогда сильно
увлекалась сказочными историями со счастливыми концами). Так и
раскрыли мой талант. Дедушка помог мне сделать первый в своей жизни
ткацкий станок, я и сейчас спустя десять лет, любовно поглаживаю
его гладкие деревянные бока, вытертые временем и моими пальцами.
Мне кажется, за все время моего плетения, мой станок сам стал
волшебным и мне даже не нужно зачаровывать нитки.
Бабушка всегда твердила, что наш семейный дар много лучше, чем у
сильных магических семей, чьи отпрыски закончили академию и служат
королю и короне, сжигая врагов на полях сражений или плетя интриги
во дворце. Сама она вязала и шила одежду, которая превращала трусов
в храбрецов, робких, неуверенных в себе девушек в симпатичных и
открытых прелестниц, одежда помогала избавиться от прилипших
искусственных некому не нужных комплексов и неуверенности в себе.
Раскрывала самые потаенные и глубинные веления сердца.
Но была и другая сторона таланта. Бабушка всегда твердила, что
нам никогда нельзя носить наши творения и делать что-то для себя.
Сама она ни разу не одевала сшитую собой одежду и мне всегда
запрещала спать на моих наволочках. Только несколько маминых картин
висели у нас в гостиной, все остальное продавалось и дарилось без
жалости. Бабушка особенно грозно говорила со мной об опасности,
когда открыли мой дар. Она твердила, чтобы я никогда не позволяла
себе ничего плести для себя, ни одного даже самого легкого и
безобидного сна. «Так просто, когда тебе тяжело на душе или горе
постучалось в твой дом, сплести себе радостный прекрасный сон о
счастье и заснуть в душе навеки, и никогда не проснуться», -
вдалбливала она мне.
Давно уже нет на свете ни бабушки, ни дедушки, они умерли тихой
зимней холодной ночью, держась за руки, в кресле, у пылающего
камина, и даже после смерти, мы не могли расцепить этот замок
ладоней, так и похоронили их в одной могиле. Мама той же зимой
серьезно простыла, просиживая часы на кладбище возле могилы своих
родителей. Не помогли ни вызванные доктора со столицы, ни мои
слабые магические силенки. Мне кажется она просто перестала верить
своим картинам, перестала смотреть на небо и мечтать. После того
как мой отец ушел на войну и сгинул в бою в огне, она так и не разу
не улыбнулась больше. Мне иногда кажется, что в моей семье своих
вторых половинок любили больше, чем детей. Но, наверное, я просто
была зла на нее, за то, что перестала бороться с болезнью и
позволила себе умереть, оставив меня одну. Мама была настоящей
красавицей, с бездонными голубыми глазами, нежной доброй улыбкой.
Ее белая фарфоровая кожа, казалось сияла перламутром. Хрупкая,
прекрасная, она очаровывала всех вокруг. Бабушка мне рассказывала,
как мама вышла во двор с корзинкой, собираясь идти на рынок, как
мимо по улице проезжал конный отряд военных и командир, увидев
маму, спрыгнул с коня и на коленях тот час попросил ее руки,
влюбившись с первого взгляда. Это был мой папа.
