Маленькая девочка с седыми волосами
Мы «уходим» в себя, если «снаружи» нас не понимают.
Лина стояла у окна своей уютной двухкомнатной квартиры и молча смотрела на старый клён, с которого опали листья. Клён был старым, задумчивым и голым, как жизнь Лины.
Да, Лина старая. Ей 49. Да, она задумчивая, оттого что жизнь потрепала её, уже к 49 годам она почувствовала огромную усталость и изношенность души. Да, голая, потому что одинока. Одинока не оттого, что живёт одна, а оттого, что её часто посещает странное видение: будто сидит она в трёхлитровой банке и за прозрачным стеклом этой самой банки наблюдает жизнь других людей, если это можно назвать жизнью. Суета земных человечков, которые не замечают за этой самой суетой, как проходят день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Даже не проходят, а просто пролетают. Про-ле-та-ют… Как птицы.
Помните Платона? А ведь прав был великий мыслитель, когда ещё тогда, давно-давно, постигнув жизненную истину, писал, что большинство людей сидит в пещере и смотрит на свои тени. Вот они, а вот тени. И им кажется, что нет другой жизни. Только эти холодные каменные стены и снова тени. Но это не так. Снаружи доносятся голоса, светит солнце, щебечут птицы, и есть лето и зима, осень и весна. Но эти люди не верят этому. Им кажется, что всё это галлюцинации, мираж – другой жизни не существует. Есть только одна жизнь – ледяная каменная пещера и танцующие тени.
И если кто-то из этих людей всё-таки отважится разорвать цепи пещерной жизни и выйти из холодного тёмного мрака подземелья, то увидит этот счастливец солнце, весну, другую жизнь – настоящее чудо. Но вся трудность в том, что только единицы способны сбросить наручники, сделать вызов и выйти навстречу свету.
Стоял ноябрь. Промозглый, с мелким дождём и длинными тёмными вечерами. В квартире у Лины было тихо. Только часы, висящие на стене, над обшитым бирюзовой тканью креслом, тикали в такт Линыному сердцу. Иногда это размеренное тик-так дразнило, как бы фиксируя её одиночество. И казалось, что этот мерный властелин времени то замедляет свой ход, то ускоряет. В эти минуты она чувствовала, что попадает в какое-то другое измерение времени. Измерение, которое нельзя постигнуть разумом, ибо кто-то невидимый и всесильный не допускает открыть это простому смертному человеку.
Лина снова отодвинула занавеску и взглянула на клён. Она приехала в этот дом с родителями очень давно, ещё маленькой трёхлетней девчушкой. Клён тоже был очень маленьким и тонким. Казалось, что его только вчера посадили, вместе с приездом девочки Лины. Но теперь он большой и широкий. Дерево росло вместе с ней, и вся жизнь его прошла за окном Лининой квартиры. Клён протягивал свои голые ветки к серому, затянутому тучами небу, как бы умоляя ветер остановиться, пожалеть его, дать покой. Но ноябрьскому ветру казалось мало того, что он потрепал все листья и уложил их грязно-жёлтым, мокрым ковром на землю. И он решил приняться за бедные ветки, трепыхая их взад и вперёд, норовя сломать и бросить к листьям.
«Что сделал этот клён ему?» – Лина грустно улыбнулась, чтобы забить подступающую к сердцу тревогу.
Часы пробили шесть вечера.
«Хорошо бы выпить кофе», – подумала Лина и поплелась на маленькую кухоньку своей хрущёвки. А ведь когда-то здесь, каких-то 10 лет назад, она чувствовала себя девочкой-школьницей. Живы были папа с мамой, оттого и чувствовала себя ребёнком. Отец по-отцовски хмурил брови, когда был недоволен, что дочка опять веником вымела из-под кровати любимую отцову книгу Тургенева «Отцы и дети» и вернула на книжную полку. И он потратил целых 10 минут драгоценного времени жизни, ища её. В старости время идёт по-другому и ценишь его по-другому. Дочки дома не было, а мобильных телефонов отец не признавал, часто повторял, что этот прогресс наделал столько дыр в атмосфере, глобальное потепление от этого и в конце концов ни к чему хорошему это не приведёт. А мама по-матерински гладила шершавой рукой Линину белокурую голову.
