Небо с редкими кучевыми облаками выглядит не слишком глубоким. Оно имеет насыщенный четкий цвет, какой бывает весной. Тут нынче солнечно и тихо. Вокруг много берез, но ветви их не покрыты листвой – они голы и черны. Дымка набухающих почек тоже еще не заметна – рано пока листьям распускаться. Вон и снег лежит под деревьями, съежившийся, присевший, испещренный язвинами протаек и припорошенный лесным мусором. Особенно убедительно смотрятся грязновато-белые участки под елями – нарядными и пушистыми, как всегда.
Я стою на склоне пригорка и с наслаждением любуюсь красотой нашей русской природы: просторной луговиной, из которой торчат клочья вытаявшей прошлогодней травы, темной кромкой леса в отдалении, разбитой мокрой грунтовкой. Мне почему-то очень хорошо и ни о чем думать решительно не хочется.
А надо.
Надо сообразить, куда я попал.
Выходил из подъезда, увидел, как обращенное ко мне лицо прохожего исказилось каким-то сильным чувством. Даже рот стал приоткрываться, видимо, чтобы выпустить крик… и – вместо унылого городского двора вокруг меня раскинулось великолепие загородного простора. Первое, что приходит на ум – на меня что-то свалилось и зашибло. Если бы очнулся в больнице, значит не насмерть. А то, что очутился я в окружении невообразимой красоты, верный признак попадания.
В рай? Возможно, хотя я в него и не верю. Да и как-то безлюдно тут. Ни ангелов тебе, ни гурий. Зато воздух здешний – чистый нектар. Так бы и пил без передышки.
После нескольких энергичных вдохов голова закружилась, и я полез в карман за сигаретами. Пусто. Точно, я же как раз за ними и шел в ларек. Да уж – реакции живого тела никуда не девались. Так что, выходит, скоро и есть захочу. А потом и спать потянет.
Так помаленьку разум приводил меня к пониманию необходимости осознать себя и сообразить, что делать дальше. Если бы не дорога, я, наверное, принялся бы выворачивать карманы в поисках там вещей, необходимых Робинзону, чтобы искать пропитание, охотясь или рыбача, строить хижину и осваивать технологию изготовления ручного рубила. А так – понятно, что необходимо выбираться к людям. Потому что дорога не столько натоптана, сколько накатана. Не тропа это, а езженый путь.
Спросите, не боязно ли мне? Нет, не боязно. Я ведь наверняка уже погиб там, где жил раньше. Поэтому ко всему, что происходит сейчас, отношусь как к некому довеску к уже прожитой жизни. И потрачу я его, этот довесок, на получение одного сплошного удовольствия. Поскольку же от страха или адреналина никакой радости не ощущаю, то испытывать сильных эмоций не желаю категорически. Я ведь уже далеко не юноша. И верю в то, что даже если все живущие здесь люди намерены меня обидеть, то это вовсе не причина прятаться и дрожать от ужаса. Безразличие к возможным опасностям не раз позволяло мне сохранить разум в ясности и не наделать глупостей. А сейчас, после, как я полагаю, удара по голове и недавней гибели, чувствую в себе просто бескрайний разлив равнодушия, некую отстраненность от возникших передо мною проблем.
Спускаюсь со склона к дороге и поворачиваю налево. Разбитые колеи, мешанина грязи на дне узких, заполненных водой канавок, осевшая на дно податливая на вид размокшая глина, покрытая прозрачной отстоявшейся водой – и ни одного следа автомобильных шин. Тут ездят на телегах с узкими колесами. Вот и навоз, и отпечатки кованых копыт. Не в близкие годы я угодил – явно в прошлое.
Лезть в грязь и месить ее подошвами ботинок нет никакого смысла, поэтому иду вдоль обочины, наступая на прошлогоднюю траву. Дальний лес тянется справа за дорогой и полем. Слева покатый склон, на котором уже можно углядеть пробивающуюся зеленую траву. Мне тепло в дубленке, и, чтобы не вспотеть, я расстегнул ее. Так не жарко. Можно отдаться течению мысли. Заботы прошлой жизни, словно на прощание, неспешной чередой проходят перед внутренним взором.
