Все когда-нибудь возвращались в прошлое. Во снах или грёзах. Или перебирая в памяти дела минувших дней. Дело обычное. Но со мной это произошло иначе.
Лето. Не просто лето, а жуткое пекло. Хотя на календаре пока весна. В тени явно за тридцать с хорошим гаком. Пыльный, но тенистый переулок, в который свернул с мощенной Пироговской, вывел меня к кассам первого класса железнодорожного вокзала. Пройдя через здание, я вышел к трамвайному павильону, чтобы сесть на трамвай, который довезет меня до цели моей поездки. По Водопроводной в тени пятнистых платанов тащился старый, еще «бельгийский» трамвай. Со стороны солнца он был занавешен парусиной. Даже на небольших поворотах визжал и ныл тормоз. Медленно проползали назад ограда христианского кладбища с одной стороны и тюремный замок с другой. Остановка. Всеобщее внимание пассажиров привлекла будка квасника. Это – рундук под двускатной крышей на двух столбиках. Снаружи он выкрашен зеленой масляной краской, а внутри – такой же густой и блестящей – белой.
Развернувшись к пассажирам, ватман[1] устало произнес:
– Ну так шо, квас пьем?
Отвечая вопросом на вопрос, дородная женщина, энергично обмахиваясь веером, ответила, при этом упорно смотря на улицу:
– Ви таки хотите привезти на конечную не живых людей, а вяленое мясо! Будьте так любезны, принесите даме большой стакан!
То, что вокруг – реальность, я понял отчетливо, потому что сон вылезает из подсознания, из тех дебрей, в которых разум недавно блуждал наяву. В мои-то годы понимаешь это ясно. А тут – взрывная импровизация на тему давным-давно забытого случая. Мне наступили на ногу. Сделала это очень красивая девушка старше меня считанными годами. Кыз-бала – говорят про таких на Востоке. Чуть-чуть взрослее, чем совсем девочка, хотя всё женское уже при ней.
Так вот – я сразу вспомнил и её, и каблук её ботинка, потому что довольно долго был в неё влюблён. И только смерть разделила нас. Не супругами мы были, не любовниками, а хорошими товарищами. Разве что я сох по ней. Но как же это было давно!
Вместо того чтобы шумно возмутиться, я охнул, посмотрев на предмет своих будущих воздыханий незамутнённым страстью взглядом. Ума не приложу, что он выражал. Каблучок ботиночка – это вам не шуточки. Больно! Но я сдержал то, что от всего сердца хотел высказать, и только поморщился. В прошлый раз, лет восемьдесят тому назад, крепко ругнулся и приготовился дать ей леща, но остановился. А сейчас даже рта не раскрыл. Произошло это не из-за всплеска понимания, что произойдёт с нами в будущем, а из-за тонкого аромата касторового масла, исходившего от неё.
Назвать этот запах столь возвышенно способен только тот, кто в прошлом всласть поковырялся в моторе «Рон» с вращающимися цилиндрами. Про это сейчас мало кто помнит, но на самолёте У-1 был установлен именно такой. И им, этим самым мотором, от неё уловимо веяло – авиационным двигателем, окончательно и бесповоротно устаревшим к настоящему моменту.
Моему нынешнему настоящему.
Закончена высадка из вагона на слегка расширенную в этом месте насыпь трамвайных путей, и мы шагаем в сторону построек аэроклуба. Год на дворе одна тысяча девятьсот тридцать четвёртый, мне одиннадцать лет, и я сегодня сбежал из детдома. Не насовсем сбежал – посмотрю на самолёты и вернусь обратно, за что обязательно буду наказан.
Только всё не так просто. На самом деле мне восемьдесят семь лет – я дожил до две тысячи десятого года. Хотя уверен, что здесь и сейчас находится не тот состарившийся ветеран, а уже немаленький мальчик, полный энергии, задора и любопытства. В сей момент неожиданно понявший, что знает ответы на все вопросы… ну да, личность человека – это его память. Эта память и возникла внезапно в голове воспитанника детского дома – сорванца, забияки, но в целом, не такого уж плохого паренька. Меня. Александра Субботина.
