Мне было шесть лет, когда в книге о диких джунглях под названием «Непридуманные истории» меня поразила одна картинка. Удав душил зверушку. Я срисовал ее. Вот она.
И еще там было написано: «Удав заглатывает добычу целиком, не разжевывая. Потом он теряет возможность двигаться и спит полгода, пока ее не переварит».
Я долго размышлял над тем, что творится в джунглях. Потом взял цветной карандаш и нарисовал свою картинку. Первая моя картинка была такой:
Я пошел к взрослым, показал картинку и спросил: страшно, да?
– Шляпой нас не напугаешь! – ответили мне взрослые.
Я рисовал не шляпу. Я рисовал удава, который переваривал слона. Тогда, чтобы взрослые это поняли, я нарисовал внутренность удава. Взрослым всегда надо все объяснять. Картинка № 2 была такая:
Взрослые посоветовали мне оставить удавов в покое и заниматься географией, историей, арифметикой и письмом. То, что мои картинки, ни первая, ни вторая, на взрослых не подействовали, меня ошеломило. Вот так и вышло, что в шесть лет я распростился с замечательной профессией художника. До взрослых трудно достучаться, а детям не под силу им все объяснить.
Я нашел себе другую профессию и научился водить самолеты. Стал понемногу летать вокруг Земли. И география мне в самом деле пригодилась. Я с первого взгляда отличал Китай от Аризоны. А это помогает, если вдруг заблудился ночью.
Летал я себе, летал, и у меня было много случаев познакомиться со многими взрослыми людьми. Я немало повидал людей, взрослых и серьезных. Видел их совсем близко. Но думать о них лучше не стал.
Иногда мне казалось, я встретил не такого застегнутого и тогда экзаменовал его: показывал картинку № 1, она всегда была при мне. Мне хотелось узнать: а вдруг этот человек и вправду понятливый. Но я слышал всегда один и тот же ответ: «Шляпа, она и есть шляпа»… И мы уже не говорили об удавах, джунглях и звездах. Говорили про другое. Беседовали о бридже, гольфе, политике, галстуках. Взрослый был рад познакомиться с таким же здравомыслящим человеком…
II
В общем, я жил один и понятливые мне не попадались, пока шесть лет тому назад я не потерпел аварию в пустыне Сахара. У меня сломался мотор. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, так что я должен был сам исправить очень сложную поломку. Починка была вопросом жизни и смерти. Воды едва хватило бы на неделю.
Настал вечер, и я лег спать на песке в тысяче тысяч километров от людей и домов. Даже потерпевший кораблекрушение в океане не был на своей доске так одинок, как я посреди пустыни. Поэтому вы даже не можете себе представить, что со мной было, когда на рассвете меня разбудил тоненький голосок.
– Пожалуйста… нарисуй мне овечку! – сказал он.
– Что-о?!
– Нарисуй мне овечку.
Меня словно громом ударило, и я вскочил. Протер хорошенько глаза. Огляделся. И увидел совершенно необыкновенного мальчугана, который серьезно на меня смотрел. Вот самый лучший из портретов, который потом я сумел нарисовать. Конечно, рисунок не идет ни в какое сравнение с оригиналом. Но моей вины тут нет. В шесть лет из-за взрослых я раздумал быть художником и умею рисовать только удава, закрытого и открытого.
Вот самый лучший из портретов, который потом я сумел нарисовать.
Я уставился на видение круглыми от изумления глазами. Не забывайте, я находился в тысяче тысяч километров от всего на свете. А мальчуган не казался умирающим от усталости. Или голода. Или жажды. Или от страха. Непохоже было, что он заблудился. Непохоже, что прошел тысячу тысяч километров. Когда ко мне, наконец, вернулся дар речи, я спросил: