Он даже не пытается открывать глаза. Все равно вокруг лишь тьма
и он ничего не увидит. Тогда зачем стараться, если впереди будет
ждать одно только разочарование? Вопрос, который он уже устал себе
задавать. Все происходящее для него — сплошная мука,
растягивающаяся на дни, недели, месяцы и годы. Зачем он
продолжает?
Тихое посапывание сбоку заставляет его вспомнить. Ради нее,
конечно же все ради нее. Если бы не мечта сохранить жизнь этой
девочки, попытаться изменить ее мир — он давно бы сдался. Его
пальцы скользят по собственным рукам, натыкаясь на рытвины и сколы.
Сколько еще сможет его тело держаться, бесполезно хватаясь за
ускользающую реальность?
Столько, сколько потребуется.
Простой ответ, которому не нужно много времени, чтобы возникнуть
в сознании. Ее тонкие, дрожащие руки обвивают пояс, стараются
притянуть к себе. Он не возражает, двигается в сторону, захватывает
ее в объятия. Так они и будут сидеть вдвоем, обнимаясь во мраке
дешевой каморки, куда их, вместе с десятком других рабов, закинул
жадный до денег торговец. Они нужны ему для развлечения, продажи,
увеселения. У них так много способностей и применений, но один
ощутимый минус — все они живые существа, и не обладают бесконечным
запасом сил.
Без еды, воды, хорошего сна и других необходимых аспектов, они
очень скоро приходят в негодность. Но ничего, даже для трупов
торговец находит применение. Раньше раб чувствовал бесконечную
злобу, ярость, жажду уничтожения. Спустя годы те чувства
притупились, замерли, отошли на второй план. За ними следом
отправились и голод с надеждой на выживание. Все, что ему осталось
— спасти малышку, обнимающую его что есть сил. И как она умудряется
держаться?
Дверь в комнату открывается с хлопком. Несколько новых рабов
кричат, умоляют, что-то просят. Те, кто уже давно путешествуют с
торговцем знают: лучше даже не открывать глаз, не поднимать голову
и ничего не просить. Только так можно избежать шипастой плети.
Знакомый шипящий звук проносится по крохотной комнате, вызывая
всплеск криков, наполненных отчаянием и болью. Торговец велит им
замолчать, орет, пинает кого-то:
— Лети, твой выход, — громогласно произносит тучный кримзит,
стоя в дверях и скручивая в пучок плетку. Это все ритуал, часть их
бесконечной игры. Маленькая девочка сжимается клубком за спиной
мужчины. У него нет выбора — он сам загнал себя в угол.
Раб тяжело вздыхает и поднимается, с силой раскрывает глаза и
беззлобно смотрит на того, кто лишил его свободы:
— Я вызываюсь вместо нее, прошу удовлетворить мою просьбу,
великий Огир, — мужчина склоняет голову и чувствует, как
напрягается шея. Каждое движение для него — целое свершение, но он
не позволяет телу ныть слишком долго, заставляя двигаться
вперед.
— Вот! — Огир поднимает вверх плеть и заставляет остальных рабов
содрогнуться. — Вот, что такое настоящее повиновение и уважение.
Прекрасные манеры будут вознаграждены! Я позволю тебе выйти на
арену вместо Лети. За мной.
Вот и вся игра. Огир угрожает отправить Лети на смерть, он
занимает ее место. Теперь уже его не бьют плетью и пытаются
заставить сражаться. Великий рабовладелец нашел более утонченную
стратегию. Надавить на единственное место, которое еще способно
страдать — его уставшее сердце. Они идут по улице в сторону
покосившегося шатра — в этом небольшом городке арена выглядит
дешевле, чем заштопанные штаны на замшелом базаре. Мужчина не
смотрит по сторонам: все эти маленькие городки на юге Паталы не
отличаются один от другого. Бесконечная вереница бедности и смрада.
Разруха и принятие идут бок о бок в этих местах. Одетые в тряпье,
грязные и измученные — в лицах местных жителей нет никакой надежды
на завтрашний день. Единственное удовольствие, что им доступно —
билеты на очередной день кровавых боев. Они вытаскивают последние
медяки, чтобы оплатить вход в покосившийся шатер и, брюзжа слюной и
выкрикивая проклятия, наблюдать за смертельным танцем уставших
бойцов.
