– Дружочек, а ты карманом, случайно, не ошибся? – моё злобное шипение было адресовано чрезмерно любопытному подростку, лет тринадцати на вид. К выводу о том, что любопытен он до невозможности, я пришёл, исходя из тех соображений, что только одержимый тягой к всевозможным рискованным исследованиям мальчик мог настолько заинтересоваться содержимым моих карманов, что рискнул бы удовлетворить своё любопытство, засунув туда свою шаловливую ручонку. В ответ на мой вопрос прозвучал истошный полукрик-полувизг, местами срывающийся в ультразвук:
– Пустите, дяденька, пустите! – вопил этот, не в меру любознательный молодой человек, костяшками кулака свободной руки часто и больно бивший по моей левой кисти, зафиксировавшей его другую, пойманную с поличным, конечность. Упомянутая вороватая конечность лихорадочно пыталась покинуть мой, недавно столь вожделенный, карман. Ну, просто классика жанра. Нтанда, шедшая справа от меня, чуть притормозила, пытаясь разглядеть, что, собственно, происходит. И обнаружив, что весь этот шум производит незадачливый карманник, она саркастично поинтересовалась:
– И что ты собираешься теперь делать с этим чумазым оборванцем? – тут она немного преувеличила, одежда парня выглядела, конечно, бедно, но чисто и опрятно. Да и судя по состоянию физиономии, умывался он сравнительно недавно.
– Я собира…
Моя попытка ответить Нтанде была прервана самым варварским образом. Стоило мне только обернуться на звук её голоса и упустить этого малолетнего поганца из поля зрения, как он, поганец этот мелкий, со всей дури грызанул мою многострадальную левую руку. А зубы у него, следует отметить, были крепкие и весьма острые. От неожиданности и боли моя хватка чуть ослабла, что и позволило юному правонарушителю вырваться на свободу.
Но далеко малолетний жулик не ушёл. Сделав прыжок в сторону, и, тем самым, разорвав дистанцию, он, вместо того, что бы незамедлительно удариться в бега, вдруг застыл на месте в позе бегуна, готовящегося к забегу на спринтерскую дистанцию, При этом в глазах его плескался коктейль из досады, удивления, страха и неверия в реальность происходящего.
– Ишь, ты, быстрый какой, – донеслось до нас добродушное бормотание Амади. Она взбиралась вверх по мощёной булыжником улочке вслед за нами, опираясь на свой неизменный посох. Магесса наша немного отставала по причине того, что по пути старалась рассмотреть, а то и на зуб попробовать всё, что продавали многочисленные крикливые торговки всякой всячиной, лотками своими перегораживающие и без того узкий проход, стиснутый с боков облупленными стенами старинных домов.
А из тёмного проулка, как раз напротив нас, появился колоритный мужчина средних лет. Он небрежно поигрывал изящной тросточкой с набалдашником, сделанным из чёрного серебра в виде головы ворона. Одет он был в тёмно-серый, в крупную клетку, костюм-тройку. На крахмальном воротничке красовался чёрный галстук-бабочка. Манишка же под жилеткой была настолько ослепительно белой, что аж глаза резало. Из жилетного кармашка для часов свисала увесистая цепочка жёлтого металла, привлекающая взгляд причудливым плетением. На ногах – дорогие чёрные штиблеты с лакированными носами. Голову мужчины венчала строгая шляпа-котелок в цвет костюма. Левый глаз его прятался под замысловатым моноклем. Этот оптический прибор представлял собой очень короткую, сложносоставную зрительную трубу, поблёскивающую медными регулировочными кольцами с насечкой и украшенную двумя торчащими вбок изящными рычажками тонкой настройки – латунным и бронзовым.
И, что интересно, на фоне всего этого великолепия лицо, странным образом, терялось. Только отвернись, и уже через минуту эта неприметная физиономия напрочь выпадет из памяти. Останется только гадать, а что там, собственно, было видно-то, над бабочкой и под котелком. В лучшем случае, вспомнятся только блики на слегка затемнённом стекле эксклюзивного монокля. И, если через полчаса встретишь его же, но по-другому одетого и без оптики, то шансов узнать – никаких. Такой вот феномен забавный, да.
