Дети пристально смотрят на воду. Молча и сосредоточенно, без детских улыбок.
Река отчасти прорисовывается отражённой формой белых панельных квадратов. Не теряя ни цвета серой синевы, ни природной ряби. Обычно она другая, шустро стремится вперёд стройной гибкой статью. И тонкие голоса многократно обсуждают плот, который как встанет на реку, так унесёт их в новые невиданные местности навстречу приключениям. Лучшим, чем у Элли из «Волшебника Изумрудного города» или у Незнайки и его друзей. Но сегодня река вдруг обмерла, обернувшись прудом, нешироким, рябым на ветру, без левого и правого краёв, загнанным в рамки, внутри которых вода системно клубится в немом вопросе: кто же сковал её обычную удаль?
Дети ни разу не видели её такой, река всё время наблюдалась в движении. Безымянная, вплоть до названия, она стремилась всей своей благозвучной телесностью мимо мостка, замирая если только зимой, но и тогда была глубока, а значит, хотя и по самому дну под толщей льда, но продолжала истовый бег. В детском миниатюрном мирке, где деревянные перекладины ещё не скрипят под ногами, нарушение этой данности означает покушение на привычный ход вещей, тормозит их собственный бег и заставляет задуматься.
– А если сейчас назад потечёт? – предполагает Эсма, одна из двух, стоявших на мостке. – Пойдёт ли время тогда назад? – Её посмуглевшее за лето маленькое лицо лукаво щурится на утреннем солнце. – Станем ли мы обратно уменьшаться? – Пока она точно знает, что растёт, о чём убедительно сообщают карандашные отметки на дверной раме её маленькой комнаты. – Экой? – Потрёпанные сандалии упираются в бывалое дерево, хлопковое платье со смытым рисунком обнимает детские плечи и бьётся волнами об оцарапанные колени.
– Не знаю, – сомневается Экой, держа тонкие руки за спиной. – Я бы не хотел. Мне маме надо помогать, она очень ждёт, когда я вырасту.
Его ноги, обутые в облупленные коричневые ботинки, переминаются рядом. Серые шорты и футболка, сшитые из одного материала, обритая светлая голова, лицо с веснушчатой малостью черт и небольшие серые глаза при длинных ресницах.
– Чтобы понять, почему она встала, – резонно высказывается очень серьёзная Эсма, – нужно сходить или в начало реки, или в самый её конец. Или сплавать! Доделать плот и поплыть!
Русые волосы её обрамляют худое лицо, также спрыснутое краской мелких родинок. Зелёные глаза смотрят очень живо.
– Что скажешь? Ответ или в начале, или в конце.
Я точно это знаю…
Идея плота мерцает в задорном уме девчушки постоянно, но ближе всего к таковому статусу приблизилась снятая с петель синяя дверь из брошенной квартиры на первом этаже в доме №1, которая, однако, на воде имеет способность держать только одного из них, в случае обоих – непременно уходит под воду. И это не говоря о припасах, без которых любое приключение, по сути, несерьёзно, и том факторе, что дети непрестанно растут, обгоняя собственные придумки.
Дверь лежит на берегу уже больше месяца, ожидая новых находок, в тандеме с которыми, возможно, её плавучая функция приобретёт большую устойчивость.
– Легко сказать – «доделать»… – Экой осторожничает всегда, умеряя своим спокойствием авантюрный склад ума Эсмы. – Дверь тонет, бревна всего два, надувной матрас дырявый, даже если заклеить и соединить как-то всё, как ты хочешь, может всё это и не поплыть. Тем более теперь нужно грести, нужно весло…
На ум одномоментно приходит Виктор, местный дурачок, чьими усилиями дверь оказалась у реки. Именно Виктор способен без лишних вопросов провести прочие усовершенствования. Но оба молчат.
Мосток на тройку метров выдаётся в некогда шуструю реку. Он сложен из одинаковых дощечек, утерявших задорный цвет молодого дерева, но добротных ещё в своей серости. Нахмурившиеся дети стоят на самом краю маленького пирса, что прямолинейно тянется из плешивого холма, клочками тронутого чепуховой травкой.
