1
Мира немного постояла, потом
аккуратно положила букет на покрытый декоративным мхом холмик.
Присела на лавочку и достала бутылку из-под “колы”, куда налила
домашнего вина.
- За тебя, Ромка. Надеюсь, ты меня
там вспоминаешь. - Она подняла бутылку в салюте, отпила глоток и
улыбнулась. – И надеюсь тебе там, наконец-то, секса хватает.
Улыбающееся лицо супруга смотрело на
неё с фотографии на аккуратном памятнике из красного гранита.
Ровный блеск камня, полукруглый - как в иностранных фильмах -
верхний срез. Памятник такой же ладный и компактный, каким был
Ромка.
“Любящему и ласковому мужу”. Мира
настояла на этой надписи, выбитой под аккуратной “звездой Давида”,
вместо набивших оскомину “Помним, любим, скорбим”, которую хотела
заказать свекровь.
Они конкретно поругались на
поминках.
Роза Абрамовна всегда любила выпить,
а внезапная смерть её единственного любимца и вовсе сорвала тетке и
сердце и крышу. Накидавшись “Посольской”, она рыдала в три ручья и
громогласно сообщала присутствующим, что эта “ненасытная рыжая
шалава” свела её сыночка в могилу. А все только потому, что
однажды неожиданно ввалилась к ним в квартиру и застала голую Миру,
с громкими воплями прыгающую на привязанном к стулу голом
Ромке.
Мира на поминках терпела, сколько
могла, но потом все же разревелась и уехала. Дома рухнула на
холодную супружескую кровать и поднялась только через день, опухнув
от слез.
Ненасытная шалава... Мира
усмехнулась, вспоминая.
Эх, знала бы Роза Абрамовна, каким
на самом деле был её тихий и послушный сын. Этот невысокий
худощавый еврейчик покорил её сначала своим остроумием, затем
блестящим умом, а затем...
Он хотел её всегда и везде.
Мира, выросшая в семье с весьма
строгими нравами, была скромной и застенчивой донельзя. Но Ромка
был терпеливым и опытным. День за днём, шаг за шагом, свидание за
свиданием он подбирался к ней все ближе и ближе, расжигал в ней
внутренний огонь, пока, доведённая до полубессознательного безумия,
она, девственница, не отдалась ему прямо на лавочке в парке,
сгорая от страха быть увиденной, стыда и желания. Запрыгнула на
колени, рванула пуговицы ширинки, освобождая уже возбужденный член,
сдвинула в сторону мокрые насквозь трусики и насадилась на торчащую
головку всей небольшой массой своего стройного тела.
Помнится, он тогда немного
испугался.
Ведь Мире едва исполнилось
восемнадцать, а Ромка, хоть и открыто флиртовал с ней, не ожидал от
скромницы такой прыти. Но он уже тогда любил её, а она полюбила его
почти сразу. После того, самого первого сближения, он сразу выразил
желание прожить с Мирой всю свою жизнь. Девушка, не раздумывая,
ответила согласием. И все то время, пока они нетерпеливо дожидались
бракосочетания, Ромка просто не давал ей прохода.
Они трахались и на квартирах у
друзей, и в гостиницах, и в саунах, и в походах. А все время между
этими безумствами его руки были на ней или в ней. Он постоянно
держал ее за руку, лез пальцами в её прелести в автобусах и на
эскалаторах, в кинотеатрах и просто театрах. Где бы они ни были,
из-за его рук она всегда была в возбужденном состоянии, всегда
текла так, что вынуждена была носить с собой не только прокладки и
чистое белье, но и запасную юбку или джинсы, отчего приходилось все
время таскать рюкзачок.
Поженились они через три месяца
после встречи. Столь скоропостижный брак не вызвал радости ни у
отца и матери Миры, ни у родных Романа. Чистокровные евреи, они
невзлюбили дочь гоев и саму её семью с самого знакомства пары.
Родители Миры, а точнее Мирославы, были людьми работящими, но
трудились на низкооплачиваемых должностях. Узнав, что дочь
собралась замуж за еврея, да ещё и весьма обеспеченного, отец встал
на дыбы. Мира выросла неприхотливой, нетребовательной, и очень
долгое время не принимала подарки от Романа, так как после первого
же золотого браслета отец раскричался, что Голенищевых не
купишь.
