В зал ожидания вошёл мужчина. Его вид напоминал человека, который не успел на последний поезд в слишком важный момент своей жизни. Серый костюм, некогда безукоризненно выглаженный, теперь был безнадёжно измят. Воротничок рубашки потерял былую свежесть, а галстук свисал из кармана пиджака, словно сдавшийся узник. Двухдневная щетина дополняла образ усталого путника, а глаза – чуть расширенные и полные недоумения – безуспешно искали опору в этой странной реальности.
Зал, куда он попал, больше всего напоминал вокзал забытого всеми города. Высокие потолки с облупившейся штукатуркой, тусклый свет люстр, свисающих с длинных цепей, и деревянные скамьи, покрытые вмятинами и царапинами, выдавали место, которое давно утратило свой блеск. Стены украшали потрескавшиеся таблички с непонятными символами. В воздухе витал слабый запах пыли и старой бумаги.
Мужчина остановился в дверях, словно ожидая, что кто-нибудь встретит его или объяснит, куда идти. Но ничего такого не произошло. Люди сидели, кто на скамейках, кто на полу, погружённые в собственные мысли или дела. В их глазах читалась привычка к ожиданию, перешедшая в безразличие.
Он сделал несколько шагов вперёд, разглядывая тех, кто был в помещении. Рядом с колонной два мужчины среднего возраста вяло спорили, перебивая друг друга. В другой стороне помещения женщина в строгом костюме что-то усердно писала на бумаге, время от времени вздыхая и теребя уголок бланка. Один из мужчин, державший в руках огромную газету с гигантскими буквами, выглядел так, словно знал ответы на все вопросы, но не собирался ими делиться.
– Простите… – нерешительно начал новоприбывший, обращаясь в пустоту. Ему никто не ответил.
Он решил занять место рядом с колонной. Протискиваясь через ряды, он постоянно цеплялся за сидящих своим старым кейсом, то и дело бормоча извинения.
– Извините… Простите… Виноват… – говорил он едва слышно, будто стыдясь своих слов.
Но никто даже головы не поднял. Этот равнодушный зал словно намеренно игнорировал нового гостя.
Наконец он добрался до свободного места. С громким вздохом мужчина опустился на скамью, машинально погладил колено, будто утомлённый долгой дорогой, и огляделся. Рядом с ним оказался мужчина с газетой. Он выглядел так, будто его извлекли из прошлого века: строгий костюм в мелкую клетку, пиджак на две пуговицы, очки в толстой оправе, слегка облупившиеся на носу.
– Что пишут? – робко спросил герой, решив завязать разговор.
Мужчина медленно опустил газету и взглянул на него поверх очков, будто изучая редкий экспонат в музее.
– Всё как всегда, – ответил он, пожав плечами. Голос был глухим, словно исходил не из горла, а из глубин какого-то древнего механизма.
– Простите, я не понимаю… Где я? – продолжил новенький, надеясь получить хоть какую-то информацию.
Собеседник снова пожал плечами, закрыл газету и произнёс с тяжёлым вздохом:
– Мы там, где должны быть.
– Мне кажется, что я тут по ошибке, – отчаянно попытался возразить мужчина.
– Это вам так кажется, – небрежно бросил газетный философ и вновь углубился в чтение.
Мужчина не оставил попыток понять происходящее и стал изучать окружающих. Его внимание привлекли двое спорящих у колонны. Один был лысым, с аккуратной бородкой, другой – нервным, с резкими движениями и слегка оттопыренными ушами.
– Я тебе говорю, это был он! – настаивал лысый, указывая в сторону на нечто невидимое.
– Ты ему веришь? И я нет, – отвечал второй, махая рукой.
Мужчина почувствовал, как его собственное недоумение усиливается. Этот зал, наполненный странными людьми, абсурдными спорами и отсутствием ответов, начинал напоминать ему дурной сон. Только теперь уже знал наверняка: это не сон. Он сидел, изо всех сил пытаясь понять, что происходит. Зал, словно живое существо, мерно шумел: кто-то перелистывал страницы, кто-то шептался, а кто-то кашлял, как старый двигатель, отчаянно пытающийся завестись. Звук скрипа ручки по бумаге, доносящийся от строгой женщины в углу, вызывал у него странное чувство тревоги.
