Диана сидела, подобрав под себя ноги, в углу дивана под торшером и читала «Татарскую пустыню», подаренную приехавшей на Новый год дочерью, а скорее, матерью, вряд ли восемнадцатилетняя девчонка обладала столь развитым вкусом, наверняка Буццати ей вручила бабушка. Пока Лелька была в Таллине, Диана за книгу не бралась, хотя дочь больше бегала по подружкам, чем сидела дома, но все равно создавала вокруг себя суету, что, наверно, присуще юности, как таковой… Или нет? В любом случае, после ее отъезда в квартире воцарилась непривычная… или, скорее, привычная?… тишина, и Диана могла углубиться в произведение, о котором давно слышала, но в руки взяла только теперь. Калев, закончивший утром очередную часть романа и собиравшийся вечером отдохнуть от работы, рассеянно глядел на экран телевизора, смотрел, хоть и с прохладцей, теннис, матч, кажется, был малоинтересный, и, когда подал голос домофон, он сразу выключил телевизор.
– Это еще кто? – спросила Диана, захлопывая книгу.
– Теллер, – сказал Калев, поднимаясь.
– Матс?
– Он.
– Разве он звонил?
– Конечно. Час назад. У него какое-то дело.
– И ты говоришь мне об этом только сейчас? – рассердилась Диана.
– А что?
– Надо же прибрать комнату. Хотя бы!
– По-моему, тут полный порядок, – флегматично бросил Калев, направляясь в прихожую.
– Это тебе кажется, – буркнула Диана, вскочила и стала оглаживать сбившееся покрывало на диване, то был более или менее гармонировавший с обивкой стульев и кресел искусственный мех серо-голубого цвета, найденный и приобретенный после долгих поисков. Потом она окинула взглядом свою любимую гостиную, белые стены, оклеенные однотонными, но с рельефом обоями, сине-голубую люстру, простенькую белую мебель, в основном, книжные полки, набитые до упора, так, пыли как будто не видно… быстренько сложила в стопку разбросанные по журнальному столику газеты, расставила по местам стулья… этим мужчинам все равно, где что валяется, в порядке, видите ли… тут она сообразила, что не мешает позаботиться и о собственном виде, и опрометью кинулась в спальню, авось, пока гость доберется до третьего этажа, она успеет напудрить нос и причесаться.
Когда она вышла в прихожую, Матс Теллер, благообразный подтянутый мужчина с седыми висками и холеной бородкой, протянул ей уже освобожденную из пут многослойной бумажной обертки полураскрывшуюся розу с переливчатыми сиреневыми лепестками.
– Что за прелесть, – воскликнула Диана не из вежливости, а вполне искренне и подумала, что у Матса вкус подлинного художника… впрочем, по нынешним временам вкус далеко не главный признак такового, скорее, наоборот, не случайно Теллер не относился к числу особенно преуспевавших живописцев, возможно, для преуспеяния в постмодернистском мире его вкус был слишком тонок… Собственно, он не был и живописцем, Теллер рисовал тушью и делал прекрасные, в нежнейших тонах, акварели, одна из которых висела в квартире супругов Кару на почетном месте над комодом.
Близкой дружбы между Калевом и Матсом не было, наверно, из-за великоватой разницы в возрасте, но приятельские отношения существовали давно, с тех пор, как пьесу Калева поставили в драмтеатре, а Теллер оформил спектакль, время от времени тот этим занимался, хотя ни в одном театре не числился, был свободным художником со всеми плюсами и минусами подобного статуса, Диане отлично известными. Матс бывал у них относительно часто, супруги Кару приглашали его в гости по праздникам, на день рождения Калева да и просто так, но сами к нему были не особенно вхожи, Теллер с женой развелся уже давно, жил с матерью, а после ее смерти один и потому, видимо, предпочитал присылать им приглашения на премьеры спектаклей, которые оформлял, или выставки, обычно скромные, в каком-нибудь кафе или маленькой галерее. И однако Диана не помнила случая, чтобы он явился по делу, посему ее снедало любопытство, довольно умеренное, правда, скорее всего, Матсу понадобилось написать или отредактировать какой-то текст, чем иным мог ему помочь современный писатель, лицо маловлиятельное и еще менее обеспеченное.
