Рано утром, в понедельник, в стенах НИИ Археологии уже вовсю кипела жизнь. На днях с Алтая привезли мумию местной принцессы, и Швыдкая – начальник моего отдела, женщина властная и с железной хваткой – бегала из кабинета в кабинет, аки муравей, подписывала бесчисленное множество бумаг, давала указания, но к принцессе не допускала никого. Она сама – лично! – должна была снять покров тайны и ликвидировать, таким образом, очередной пробел в истории древнего Алтая. Я сам, помнится, тоже присутствовал при раскопках – в качестве эксперта – но тогда, полтора года назад, дальше монет и нескольких скелетов собак дело не пошло, а поскольку у меня простаивал труд, посвященный письменности древних хаттов, мне пришлось вернуться в Петербург и закончить работу.
Так, собственно, и вышло, что все лавры по обнаружению останков принцессы достались не мне, а Курпатову – любимцу Швыдкой.
Эта пара поистине напоминала графа Орлова с императрицей Екатериной II. Она – высокая, крупная, с тяжелой поступью и всегда какой-то невероятной прической на голове – видимо, именно поэтому все в институте звали ее «Гнездом»; и он – видный, статный, но давно и прочно женатый. Их союз вызывал много сплетен: Швыдкая никогда не была замужем и до появления в институте Курпатова археология служила альфой и омегой ее бытия. Ходили зловещие слухи о том, что она даже ночует в институте – в одном из саркофагов. Но три года назад из министерства к нам заслали бывшего археолога – неудачника, а ныне чиновника и буржуя – Валерия Валерьевича Курпатова. Швыдкая – как личность незаурядная, да к тому же к мнению которой прислушивался даже сам Синицын – тут же привлекла повышенное внимание новоиспеченного бюрократа, и роман вспыхнул моментально и у всех на глазах – Швыдкая не умела сопротивляться напору симпатичного и настойчивого мужчины. Как и почти любая женщина, впрочем. Она сделала его своим замом, и с тех пор все мало-мальски важные открытия доставались именно Фавориту – как его негласно окрестили сотрудники.
Аделаиду Петровну чутье еще никогда не подводило – и хоть оказывался Курпатов на месте всегда не раньше, чем всего за неделю до обнаружения чего-либо сенсационного, весь успех приписывался ему – его упорству, таланту и прозорливости.
Так вышло и в этот раз: Гнездо вся светилась – Фаворит снова «в фаворе» – прошу прощения за невольный каламбур. Однако, за что я никогда не переставал уважать нашу Аделаиду – так это за ее здравый смысл, не утерянный даже под напором безумства влюбленности. Изучать находку Курпатову она не доверила: слишком долго ждал институт обнаружения принцессы, чтобы отдать ее в руки бездарному типу, окончившему факультет археологии лишь потому, что этого захотел его отец.
Пробегая мимо меня в своих неизменных стоптанных коричневых туфлях, Аделаида вдруг остановилась, подняла вверх указательный палец и нахмурила лоб, словно пытаясь вспомнить что-то. Постояв так с минуту, она махнула рукой и ринулась в сторону зала реставраций, но застыла на полпути и окрикнула меня:
– Вспомнила! Строев, Вас директор к себе вызывает. Вы ведь, кажется, хотели отпуск взять – вот Вам прекрасная возможность, поговорите с Никитой Львовичем.
И Швыдкая тут же унеслась изучать свое сокровище вместе с группой студентов, уже неделю проходивших у нас практику и порядком всем нам надоевших.
В приемной Синицына как обычно пахло кофе и миндалем – секретарша Людочка глушила амаретто большими пол-литровыми кружками, постоянно при этом жалуясь на плохой цвет лица. Она даже принесла из дома кофеварку, чтобы варить арабику, вместо быстрорастворимой «пыли Африканских дорог». Последним ее увлечением стал кофе с красным перцем, но миндаль при этом не переводился у нее никогда: миндаль и Никита Львович – единственные, кому она никогда не изменяла. Людочка встретила меня на удивление радостно и тут же указала на дверь в кабинет директора:
