Они стояли на дороге, как будто специально поджидая меня. Курносый здоровяк в пижонском камуфляже и лопоухий в спортивном костюме с надписью «СССР». Нет, не в новоделе, а в настоящей синтетической «олимпийке» образца шестидесятых годов прошлого века. Такая была у моего отца, но вот этот ценитель старины, скорее всего за дедушкой донашивал. Меня позабавило, что на просёлочной дороге в сибирской глуши он голосовал большим пальцем, по-американски.
Поэтому я остановил свою «Ладу-Калину» и курносый, сунувшись в открытое окошко, вежливо спросил:
– Брателло, ты нас до Ленинска не подбросишь?
Мне было по дороге, пятьсот их устраивало и они уселись сзади, толкаясь коленями и локтями. Скоро выяснилось, что лопоухий в «олимпийке» это Аркадий, а курносый – Слава.
– Женя, – представился я. – Отвалихин.
– А по отчеству? – уточнил Аркадий.
– Просто Женя.
– Давай на «ты» тогда?
– Давай, – легко согласился я.
Мы пожали друг другу руки.
– Ништяк, – сказал Слава. – Ты, Жека, нормальный пацан, а сначала на понтах показалось.
Он хлопнул меня по плечу.
– Только не «Жека», – как можно строже сказал я. – Хоть Женькой зовите, но не «Жекой».
Помолчали.
– Куда путь держите? – продолжил светскую беседу Аркадий. – То есть держишь.
– С рыбалки, – сухо ответил я. Сейчас начнутся расспросы про улов, а мне похвастать нечем.
Но Аркадий почему-то спросил:
– А по профессии кто?
– Художник-оформитель, – веско сказал я. – Есть такая мёртвая профессия.
– В натуре? – восхитился Слава.
– Бля буду, – подтвердил я.
– Капец!
Ни разу в жизни я не видел, чтобы люди так радовались тому, что я художник-оформитель. Они засмеялись, стукнулись кулаками и, выхватив смартфоны, принялись тыкать в них пальцами. Я с тревогой поглядывал на них через зеркало, беспокоясь, как бы люди не сошли с ума от навалившегося счастья.
– Ты ведь точно художник? – деловито уточнил Аркадий. – Не дизайнер, а именно художник? Который рисовать умеет.
– Я окончил художественное училище.
Слава даже негромко завыл от восторга.
– Да в чём дело? – не выдержал я.
– Нам очень нужен художник-оформитель, – вкрадчиво сказал Аркадий. – Ты где работаешь?
– Я на пенсии. И я давненько не слышал, что кому-то нужен художник-оформитель. Может, вам всё же нужен дизайнер?
– Нет, – Аркадий так энергично замотал головой, что мне показалось, будто уши у него сейчас начнут по щекам хлестать. – Именно художник-оформитель.
– Не понимаю, – я пожал плечами. – Сейчас везде фотошоп и принтеры. Баннеры. Сканеры.
– Принтеры, хуинтеры, – проворчал Слава. – А стенгазету надо на ватмане гуашью рисовать.
– Зачем? – удивился я.
– Корпоративный дух, еби его в душу.
– Не понял.
– Наше руководство чиканулось на поддержании высокого уровня корпоративных отношений, – пояснил Аркадий. – Зам директора нашей конторы, лектор общества «Знание» в первой жизни, он придумал возродить на предприятии дух шестидесятых. Для повышения производительности труда. Мы фильм «Девять дней одного года» конспектировали. От руки. Ну и тоска по совдепии заела их, опять же. Им охота, чтоб все вместе, дружно, но помолясь. Представляешь?
– Примерно, – кивнул я. – С планерок, поди, не вылезаете?
– И служебные инструкции зубрим, – вздохнул Аркадий.
– Производственную гимнастику ещё не ввели?
– Этот вопрос уже обсуждался на учёном совете.
– И как?
– Пока думают.
Я сочувственно покивал. Работа мне была нужна. Запас гуаши имелся.
– Может, ты ещё и на гармошке играешь? – спросил Слава.
