«… каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Лев Толстой
Всё смешалось в доме Милютина, когда жена и дети узнали, что глава семьи лишил их наследства. А ведь ничто в начале воскресного застолья не предвещало, чем праздничный обед для них закончится. Обычно вся семья раз в неделю, по воскресеньям, собиралась за обеденным столом, чтобы отпраздновать окончание недели. И выразить восхищение щедрости главы семейства, Сергею Ивановичу, почтившему их всех своим вниманием в этот день.
Милютин, крепкий и абсолютно лысый человечек с окладистой бородой и маслянистыми глазками, любил сидеть во главе стола и слушать похвалы в свой адрес от домочадцев. Человек нелегкой судьбы, сделавший состояние на торговле антиквариатом в лихие 90-ые, он мог по праву гордиться тем, что входит теперь в число богатейших коллекционеров столицы, избежав многих неприятностей на своём извилистом пути к успеху и большим деньгам.
Сегодняшний день поначалу ничем не отличался от предыдущих воскресений. Разве что, во время обеда случилась словесная перепалка между его дочерями, Марфой и Аглаей, не нашедших лучшей темы, чем при живом отце начать обсуждать, кому из них после его смерти достанется собранная им коллекция картин. Визгливый крик дочерей, наконец, вывел Милютина из себя и он, встав из-за стола, велел им прекратить, на что его жена Мария, дородная и не утратившая ещё своей яркой южной красоты женщина, вступилась за дочерей:
– Серёжа, в конце-концов, они вправе знать, что и сколько они получат после твоей смерти. Мы все под богом ходим, пора уже и о детях подумать. Или ты хочешь, чтобы после твоей смерти твоя коллекция пошла по рукам?
Слова жены произвели на коллекционера самое неожиданное действие. Он захохотал, да так зло, что своим чудовищным хохотом заставил замолчать вошедших в раж дочерей. Все в недоумении уставились на него, а он всё хохотал и хохотал, отчего у всех присутствующих побежали мурашки по коже. Выглядело это весьма жутко: он опирался двумя руками о край стола и, выгнувшись дугой, походил на разъярённого зверя, вставшего на задние лапы и скалившего зубы сквозь торчащие в разные стороны волосы всклокоченной рыжей бороды. Так ведут себя животные, загнанные в угол. Хохот его захлебнулся в кашле, сквозь который он сумел прохрипеть только слово «Подавитесь».
Откашлявшись, он словно пришёл в себя, рухнув без сил на стул, и тихо повторил ещё раз:
– Подавитесь!
– Что ты сказал, я тебя не поняла?– забыв снять улыбку с лица, тревожно всматривалась в него жена,– Что значит это твоё «подавитесь»?
– А то и значит,– наконец к Милютину вернулся голос,– вы все ничего от меня не получите. Никто из вас троих ни рубля из моих денег, ни клочка холста из моей коллекции не получит. Я всё своё имущество завещал вот ему, Ваньке-Каину, – махнул он головой в сторону приемного сына,– а ненавистному тебе Пронякину все мои картины, включая здание галереи. Как вам такой оборот, а?– И снова захохотал.
– Мама, он же с ума сошёл!– закричала Аглая, а Марфа в ярости кинула в отца тарелку, но промахнулась, и тарелка с оглушительным дребезгом разбилась о пол.
– Ты не в себе,– удовлетворенно хмыкнула жена и плотоядно облизнулась, словно жаба перед тем, как полакомиться жирной мухой,– Но мы тебе поможем. Доктора тебе помогут, мы тебя срочно госпитализируем. Я сейчас позвоню своему знакомому врачу из областной психиатрической, он за тобой приедет. У тебя явно нервное расстройство, возможно временное умопомешательство. Девочки, помогите мне связать вашего отца до приезда врача, пока он не сбежал от нас и не наломал дров.
Обе дочери как по команде вскочили и бросились к отцу, но на помощь Милютину пришёл его сын Иван, всё это время молча сидевший за столом, словно неживой, уткнувшись в тарелку. Худенький мальчик встал у сестёр на пути, выставив перед собой столовый нож, словно меч, держа его двумя руками.
