Пока он читал, я влюбилась — так,
как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.
Джон Грин "Виноваты
звезды"
— Любовь, ты же понимаешь, я надеюсь, что
другого выхода просто нет? — в который раз интересуется мама.
На протяжении двух последних недель мы с ней снова и снова
возвращаемся к этому разговору. Возможно, таким образом она хочет
убедить саму себя в необходимости моего переезда к отцу? Все же она
меня любит. Как умеет.
— Понимаю, — отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком, и
прощальным взглядом осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней
скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь
вернуться.
Если у мамы все сложится с ее новым мужчиной — наш дом она
продаст.
Мне вдруг становится грустно, а грудь царапает какое-то горькое
на вкус чувство. Недовольство? Но нет, быть недовольной решениями
мамы я не имею права. Она точно знает, как будет лучше для
меня.
— Поторопись, детка. Мне еще нужно успеть в салон перед
вылетом.
— Прости. Уже иду.
Мы друг за другом спускаемся по лестнице на первый этаж и через
небольшой холл выходим во двор, где нас уже ждет машина. Мама
настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь самое
необходимое, язвительно заметив, что на все остальное пусть
раскошеливается мой «папочка». С ее же слов, если он откажет мне в
чем-либо, то крупно пожалеет об этом. Потому все мои вещи с
легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там
действительно все самое важное, лично для меня. А что касается
остального... Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и
смелости, просить о чем-то человека, с которым за всю свою
сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то не совсем
удачно.
Мама однажды случайно заметила, что до моих трех лет отец души
во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться: поняла,
что даже наличие меня не сможет помочь им быть вместе.
Я занимаю место на заднем сидении рядом с мамой, и она тут же
велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех самых
пор, пока его не скрывают густые кроны высоких деревьев с листьями
сочно-зеленой расцветки, затем сажусь ровно и рассматриваю свои
короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. Не могу понять, что я
чувствую...
— Не нужно слез, детка, — немного раздраженно замечает мама. —
Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему четко дала
понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в
нем. Если же он засунет тебя в темную каморку, то
обязательно...
— Пожалеет, — говорю я тихо и тут же спохватываюсь: — Извини,
что перебила!
Мама на секунду сужает глаза, а затем ее взгляд меняется,
блестит, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берет
себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:
— Ничего страшного, детка. Именно так — он крупно об этом
пожалеет.
Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила.
Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьезных
решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить
свое будущее за счет его богатой семьи и его собственной
перспективности, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе
как объяснить ее сегодняшнюю, копившуюся многие годы, ненависть к
нему за то, что однажды он ее отверг?
— Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы
проверить, как тебя устроили, — информирует меня мама, когда машина
выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на
другой конец города как можно скорей и без городских пробок. — Она
также пообещала мне, что будет навещать тебя раз в две недели.
Обязательно делись с ней тем, что тебя может не устраивать — она
хорошенько разберется с твоим отцом вместо меня.
