Пока он читал, я влюбилась – так, как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.
Джон Грин "Виноваты звезды"
– Любовь, ты же понимаешь, да, что другого выхода просто нет? – в который раз интересуется мама.
На протяжении двух последних недель мы с ней возвращаемся к этому разговору снова и снова. Возможно, таким образом она хочет убедить в необходимости моего переезда к отцу саму себя? Все же, она меня любит. Как умеет.
– Понимаю, – отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком и прощальным взглядом осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь вернуться.
Если у мамы всё сложится с её новым мужчиной – наш дом она продаст.
Мне, вдруг, становится грустно, а грудь царапает какое-то горькое на вкус чувство. Недовольство? Но нет, быть недовольной решениями мамы я не имею права. Она точно знает, как будет лучше для меня.
– Поторопись, детка. Мне ещё нужно успеть в салон перед вылетом.
– Прости. Уже иду.
Мы друг за другом спускаемся по лестнице на первый этаж и через небольшой холл выходим во двор, где нас уже ждёт машина. Мама настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь всё самое необходимое, язвительно заметив, что на всё остальное пусть раскошеливается мой "папочка", с её же слов, если он откажет мне в чём-либо, то крупно пожалеет об этом; потому все мои вещи с легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там действительно всё самое важное, лично для меня. А что касается остального… Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и смелости, просить о чём-то человека, с которым за всю свою сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то, не совсем удачно.
Мама однажды случайно заметила, что до моих трёх лет мой отец души во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться, потому что поняла, что даже наличие меня не сможет помочь им быть вместе.
Я занимаю место на заднем сидении рядом с мамой, и она тут же велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех самых пор, пока его не скрывают плотные кроны высоких деревьев с листьями сочно-зелёной расцветки, затем сажусь ровно и смотрю на свои короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. Не могу понять, что я чувствую…
– Не нужно слёз, детка, – немного раздражённо замечает мама. – Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему чётко дала понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в нём. Если же он засунет тебя в тёмную комнатушку, то обязательно…
– Пожалеет, – говорю я тихо и тут же спохватываюсь: – Извини, что перебила!
Мама на секунду сужает глаза, а затем её взгляд меняется, становясь блестящим, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берёт себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:
– Ничего страшного, детка. Именно так – он крупно об этом пожалеет.
Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила. Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьёзных решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить своё будущее за счёт его богатой семьи и его собственной перспективности, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе, как объяснить её сегодняшнюю, копившуюся многие годы, ненависть к нему за то, что однажды он её отверг?
– Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы проверить, как тебя устроили, – информирует меня мама, когда машина выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на другой конец города как можно скорей и без городских пробок. – Она так же пообещала мне, что будет навещать тебя один раз каждые две недели. Обязательно делись с ней тем, что тебя может не устраивать – она вместо меня хорошенько разберётся с твоим отцом.
