1 век н. э. Верхняя Мезия1, близ города Наиссус.
Центурион2 Славиус натянул поводья, и конь послушно замедлил шаг. Кругом, насколько хватало взгляда, простирались возделанные поля и виноградники. Все это принадлежало одному человеку и сотни рабов гнули спины от зари и до зари, чтобы поля колосились, а сады цвели и приносили урожай. Плодами же этого адского труда пользовался один человек, римский патриций Петроний Корбиус.
До ворот имения землевладельца оставалось меньше сотни ярдов, и неожиданно Славиус почувствовал, что ладони вдруг стали влажными. Центурион усмехнулся своей слабости и решительно направил коня в створ распахнутых ворот. Выбежавший навстречу ему стражник-вольноотпущенник остановился в нерешительности, не зная как вести себя с незваным гостем. Впускать кого-либо без ведома управляющего имением Маркуса было запрещено, но вид боевого офицера был столь грозен, что стражник не осмелился даже спросить его кто он и зачем прибыл. Взгляд серых глаз на бронзовом от загара, жестком лице с плотно сжатыми губами лишил охранника дара речи, и он топтался на почтительном расстоянии, не осмеливаясь приблизиться.
Всадник несколько секунд оглядывал двор имения, словно вспоминал что-то. Потом соскочил с коня и, не глядя, бросив поводья подбежавшему рабу, решительно направился к входу в дом. Мелкий гравий, которым были посыпаны дорожки виллы – белый и отборный, как китайский рис – отметил про себя центурион, хрустел, разлетаясь под солдатскими котурнами. Навстречу с террасы уже спускался, мелко семеня, управляющий Маркус, тщедушный мужчина неопределенного возраста, бывший раб, верной собачьей службой своему хозяину заслуживший статус вольноотпущенника. Маркус остановился перед офицером, загородив вход на террасу и, подобострастно улыбаясь, осведомился учтиво:
– Вы приглашены, офицер? Как о вас доложить?
Он прекрасно знал, кто и когда приглашен к хозяину, и докладывать о прибытии столь незначительной персоны, как армейский офицер, он не собирался. Высшее сословие Рима, к которому относился его хозяин Петроний Корбиус, презирало военных, своей кровью и жизнями расширявших границы тысячелетней империи. Хотя дети патрициев и служили иногда в армии, делалось это исключительно для карьеры, и редкие единицы могли похвастать участием в битвах, и еще реже какими либо заслугами или подвигами. Большею частью они отсиживались в тыловых службах, подальше от зоны боевых действий или числились контуберналиями3 при каком-нибудь полководце, и в своем кругу откровенно посмеивались над боевыми офицерами, выходцами из простого сословия.
Офицер посмотрел сквозь Маркуса, как будто перед ним никого и не было, и представился:
– Центурион Славиус, легион Тринадцатый Gemina.
– Вы, верно, интендант, и приехали по поводу поставок зерна?
– Нет, у меня дело личного характера.
– Вы можете изложить суть вашего вопроса мне, а я постараюсь помочь вам. Хозяин очень не любит, когда его беспокоят по пустякам..
Маркус смотрел куда-то ниже подбородка офицера и когда, закончив фразу, поднял глаза и наткнулся на взгляд центуриона, то не стал дожидаться ответа, и залепетал:
– Я сейчас доложу, но вам придется подождать, господин офицер.
– Поторопись, у меня мало времени.
Маркус поспешно развернулся и мелкой трусцой засеменил в дом. Перед входом в вестибул управляющий остановился, оглянулся на офицера, как будто хотел что-то сказать, но передумал и исчез в проеме арки.
Центурион поднялся по мраморным ступеням на террасу и облокотился о перила, оглядывая панораму обширного имения. Он снял шлем с плюмажем и пригладил короткие темно-русые волосы. Ничего не изменилось за пятнадцать лет, даже Маркус все тот же, только еще больше высох и стал меньше ростом. Так же, как той весной, цветут апельсиновые деревья в саду, из-за верхушек которых выглядывают крыши невольничьих бараков. Фонтаны и скульптуры белого мрамора, призванные поражать воображение гостей, все так же белы. Неужели пятнадцать лет прошло с того дня, когда его, маленького раба, исполосованного плетьми, увезли отсюда, разлучив с сестрой, единственным близким человеком в этом жестоком, кровоточащем мире.
