Тяжелая, могучая в своей неуклюжести серо-зеленая туша вертолета с низким басовитым грохотом шла над шиферными крышами поселка Усть-Баргузин. Это был «Ми-26», модель, которую вертолетчики издавна с ласковой, необидной насмешкой окрестили «сараем». В грузопассажирской машине совсем не чувствовалось хищной стремительности вертушек огневой поддержки: «Барракуд», «Черных акул» и их импортных аналогов, вроде американских «Ирокезов» или «Апачей». Вертолет скорее напоминал битюга-тяжеловоза, добродушного, мощного и безотказного.
Приближался Байкал. Под брюхом военно-транспортного вертолета неспешно проплыли обшарпанные домики, двухэтажное здание поселкового совета, гаражи, склады, сарайчики, хозяйственные постройки, темная зелень крошечного елового колка на окраине, там, где располагалось поселковое кладбище. «Ми-26» на небольшой высоте подходил к самому устью впадающей в великое сибирское озеро реки Баргузин, по названию которой был назван бурятский поселок.
Бортмеханик Алексей, самый молодой из четырех членов экипажа, совсем недавно выпущенный из вертолетного училища, тронул за плечо сидящего рядом штурмана:
– Слышь, Петрович, а баргузин – это что, нация такая? Ну, в смысле народ, который по этой речке живет, да?
Экипаж – это одна семья. Все они прежде всего вертолетчики, летуны, а звания и должности – это все потом. Поэтому тридцатитрехлетний Петрович не обиделся на несколько фамильярное обращение младшего товарища. Кроме всего прочего, приятно, знаете ли, чувствовать себя кладезем знания и опыта!
– Ветер так называется, деревня! – снисходительно пояснил он. – Северо-восточный. Песню такую слышал: «Эй, баргузин, пошевеливай вал!» Нет? Один тяжелый рок на слуху. Я же говорю, деревня! Как раз про него поется, про северо-восточный. А по названию ветра – река. Или наоборот, кто его разберет. Так буряты назвали. Вот они-то как раз по берегам этой реки живут, понял, Леха?
– Этот северо-восточный ветер все усиливается, – недовольно заметил услышавший их пилот «Ми-26». – И задувает точнехонько нам в хвост. От чего я не в восторге. Эх, скорее бы отбояриться, закончить этот рейс! Не нравится он мне. Сам не знаю почему, а вот не нравится! Предчувствия хреновые.
Пограничники, летчики, моряки, пожарные, боевые офицеры, словом, люди экстремальных профессий хорошо знают это пакостное ощущение: все, казалось бы, в порядке, а душа настолько не на месте, что хочется волком выть. Предчувствие того, что вот-вот случится какая-то крупная гадость.
Мистика? Пожалуй… Но беда в том, что подобные предчувствия имеют обыкновение оправдываться.
Штурман и бортмеханик переглянулись: о чем это командир?
– Чего это ты, Сережа? – недоуменно поинтересовался четвертый из экипажа, радист. – Рейс как рейс, а что он левый, что груз гражданский, так не в первый же раз. Мы давно не девочки, а жрать охота каждый день!
– Тем более заплатили нам неслабо, этот коммерсант местный налички не пожалел, – поддержал радиста штурман Петрович. – А все официальные документы в полном порядке, комар носа не подточит. Обычная перегонка вертолета. Летим себе из Иркутска на военную базу в Читу. Нам приказали, вот мы, значит, и летим. Журнал полетов? Пожалуйста, все отражено честь по чести. Полетный лист? Опять же все в ажуре. Ну и в нашем бортжурнале, наконец, то же самое черным по белому…
– А все же… – упрямо покачал головой пилот.
– Нет, ты постой. – Радиста явно зацепило за живое. – Мы прямой приказ получили? Я что-то совсем не хочу ссориться с генералом Берсентьевым из штаба округа. Весовые категории у нас разные, звезды на погонах, опять же, по размеру отличаются. У него крупнее. А что он нас как воздушных извозчиков использует, втемную, так не на облаке живем, пора привыкнуть. Попала собака в колесо, – пищи да бежи!
