Мы вместе плакали навзрыд,
Делили боль мужских обид.
И вышло так, что нам с тобой
Пришлось делить его любовь.
На вечеринке лучших друзей
Ты танцевал с подругой моей,
Ты обнимал её, целовал,
Ты обо мне и не вспоминал.
Как ты могла, подруга моя,
Ближе тебя ведь нет у меня…
(хит 90-х, гр. «Стрелки»)
Музыка орала так, что перепонки готовы были лопнуть. Но одногруппницы в топиках неоновых цветов и яркая светомузыка – это всё заводило так, что Валя тоже орала во всё горло новую, но уже популярную песню:
«Ты мой ночной мотылек
Летаешь, летаешь, летаешь,
Что ждал тебя мой огонек,
Не знаешь, не знаешь, не знаешь.
А утром в другое тепло
Умчишься, умчишься, умчишься,
Надежду разбив, как стекло,
Простишься со мною, простишься».
А сама хохотала, глядя на косящуюся Машу. Та постоянно дёргала кончики своей тонюсенькой русой косички. Алла, ещё одна одногруппница, толкнула её в плечо и крикнула, пытаясь переорать музыку:
– Маха, подпевай! Музон офигенный!
И затрясла рыжей кучерявой шевелюрой, собранной в высокий хвост. И это та, которая только вчера ревела, что она вообще никуда не пойдет. Валя залилась смехом, вспомнив, как они намучились вчера, делая Алке эти кудри. Бигуди не хватило. Пришлось резать втихаря казенную простынь, обматывать нитками. И на это накручивать Алкины волосы. Зато результат шикарный.
Маша стеснительно прижалась к стенке и захлопала глазами. Ей здесь все казалось диким и неприятным. Точнее, дико неприличным. Особенно Алла. Им всего по пятнадцать. Маше мать все эти годы вдалбливала, что нормальные девушки не красятся. Бреют ноги только вульгарные девицы. Нормальной девушке это ни к чему. Брезгливо фыркала, видя девушек в юбках выше колена, порой открыто делая замечания. Когда у Маши началась менструация, мать, скручивая тряпочки, читала молитвы и говорила, что это бог покарал ее за грешные мысли. И теперь каяться придется всю жизнь. С этими словами отдала дочери самодельные прокладки. Сказать, что девочка была напугана – ничего не сказать.
Она три дня ревела и не выходила из дома. И тут, попав в общежитие колледжа, была шокирована, видя, что все совсем не так, как рассказывала мать. Над Машей долго потешались, когда она искренне удивилась, видя, что все бреют… и не только ноги.
Потом начала задавать вопросы. И сама не поняла, как Алла взяла ее в оборот, поставив перед ней косметичку. Сначала выщипала брови. Потом начала
красить и подробно рассказывать,
какой цвет помады с какими тенями нужно комбинировать. А Маша сидела, открыв рот, и только угукала. А самое странное – ей реально понравилось собственное отражение. Хотя она его жутко стеснялась.
Вот и сейчас, она стояла, боясь, что кто-то посмотрит на нее и назовет тем словом, которое постоянно буквально выплевывала мать, глядя на подобных Алле – ярких и уверенных в себе.
Валя – совсем другая. Она не носила ультракороткие юбки, не красила глаза голубыми тенями. Она вообще почти не красилась. И в гардеробе у нее в основном широкие джинсовые комбинезоны да майки на пару размеров больше. Этакая пацанка, умевшая нравиться мальчишкам. Было в ее внешности что-то такое. Ее не хотелось защищать. С ней не нужно быть джентльменом. Но чем-то брала она их. При этом Валька по уши была влюблена в Женьку – качка с третьего курса. И они вроде даже встречались. Вальке очень хотелось в это верить. Ведь они даже целовались во время медляка на прошлой дискотеке.
Музыка сменилась. Маша бросила взгляд на подругу и улыбнулась. Та, кажется, покраснела. Валя выпрямилась, нервно начала поправлять волосы. Это была та самая песня. Тот медлячок, под который она впервые целовалась с Женькой. Да и вообще – впервые. Но о последнем факте она по секрету сказала только девчонкам. Она приподнялась на носочках, чтобы найти в толпе того, с кем хотела потанцевать. Но его не было видно. Валя оттолкнулась от стены и пошла вдоль зала, отыскивая его глазами.
