Мой фальшивый муж никогда не попадается на вранье

Хорошая новость заключалась в том, что начиная со второго курса Императорская академия Санта-Петры ежемесячно выплачивала своим студентам стипендию. Ведь все мы были уже взрослыми людьми, которым полагалось крепко стоять на ногах.

Плохая – в том, что эта стипендия равнялась двадцати пяти империалам, что составляло чуть меньше четверти от минимально допустимого в империи жалования, в связи с чем всем нам оставалось крепко стоять разве что на голове.

Чем мы и занимались, имея даже некоторые внушительные успехи на этом поприще.

Стипендии хватало ровно на то, чтобы подать милостыню нищим возле храма и весь оставшийся месяц жить исключительно на невыразимом чувстве гордости от того, какой вы благородный и великодушный человек.

На оплату услуг наемного убийцы, который согласился бы без лишних вопросов устранить вашего соседа по комнате, пришлось бы уже скидываться всей комнатой, включая того самого соседа.

И даже так – вам бы все равно не хватило.

Это обстоятельство ужасно расстраивало Платона, о чем он не уставал напоминать окружающим вот уже вторую неделю подряд.

Как после такого все еще находились желающие окружать его – загадка.

Ладно я, мне было некуда деваться, но Лукьяну бы определенно стоило насторожиться. В конце-концов, хоть мы все и прекрасно знали, какого именно соседа по комнате имел в виду Платон, он все же никогда этого не уточнял.

– Не понимаю, чем ты недоволен, – сказала я, отпивая воду из фляги и стараясь не думать о том, что, если сейчас я еще раз увижу его кислое выражение лица, то не удержусь от смеха, и вся та вода пойдет носом. – По-моему, ты получил ровно то, чего хотел.

– А то как же.

– О, именно так.

Платон был непреклонен в своем желании стать врачом. Он обивал порог ректора день за днем, он забрасывал его наводящими вопросами, сверкал глазами и даже пытался подловить и запутать. Запугать. Он перепробовал все, что было разрешено по закону, все, что не было прямо запрещено и все, на чем его с высокой долей вероятности бы не поймали. И у него определенно были заслуги по части спасения жизни любимого племянника ректора, так что тот решил – ладно. Можно пойти на небольшую уступку, особенно учитывая то, что уступка была – с подвохом.

Глупое, конечно, с его стороны было решение.

Очень глупое.

Потому что став единственным за всю тысячелетнюю историю существования академии студентом, обучающимся по программе двойного диплома, то есть одновременно и на боевой кафедре и на кафедре медицинской магии, Платон нисколько не согнулся под тяжестью учебной нагрузки, не осознал тщетность своих стремлений и даже не принялся умолять о пощаде.

Платону было, в общем-то, совершенно без разницы где и в каком объеме валять дурака.

К тому же, почувствовав слабость ректора, как курсирующая в воде акула чувствует кровь, Платон вцепился в эту возможность надавить посильнее со всем доступным ему энтузиазмом.

Разве то, что он обучался по двум программам разом не давало ему права на получение двойной стипендии?

Ректор считал что – нет.

Платон что – да.

А все мы считали – сколько дней ректору удастся продержаться на этот раз.

Другим поводом для щенячьего восторга Платона стало уведомление от коменданта общежития, в котором сообщалось, что его заявка на смену комнаты удовлетворена и уже со следующего дня он может переехать в другую комнату, которую наконец-то освободили выпускники.

Глаза Платона сверкали и он радостно напевал себе под нос ровно до того момента, как открыл дверь своей новой комнаты и понял, почему какое-то нехорошее предчувствие все это время едва заметно терзало его сердце.

Платону до смерти надоели его соседи по комнате, и это было совершенно взаимное чувство.