— А что скажет наш заслуженный и глубокоуважаемый педагог по
вокально-хоровым дисциплинам?
— Я скажу, что это полнейшая чушь.
Подняв глаза, натыкаюсь на хищный взгляд настоящего брутального
самца, рядом с которым любая женщина почувствует себя нежной и
ранимой. Как же хорошо, что наше с директором прошлое меня давно не
волнует и поросло бурьяном.
Пожимаю плечами. Смотрю на шефа. Он стоит в противоположном
конце стола. Опершись руками на большой деревянный стол и закатав
рукава белоснежной рубашки, высокий и широкоплечий брюнет с чуть
удлинёнными, убранными назад волосами, не сводит с меня
внимательного взгляда.
— Ну вы как всегда, Виолетта Валерьевна.
— Стараюсь, Марат Русланович. И, честно говоря, не вижу смысла в
ещё одной велосипедной парковке. Кстати, почему мы, обычные
педагоги, должны это обсуждать?
— Ну какая ж вы у нас обычная? Вы у нас тут самая
заслуженная.
— О, даже так. Тогда давайте ещё шкаф на первом этаже обсудим.
Мне он, например, не нравится. Старшеклассники ленятся тянуться к
крючкам, в итоге просто кидают куртки на дно.
— Хорошо. — Касается директор своей модной бороды, повторяющей
форму лица.
Стрижет он её с плавным переходом: линии на щеках более чёткие,
но контраст создаётся за счёт активной и бурной растительности
снизу. Шеф придерживается всегда одной и той же идеальной для себя
длины. Так он выглядит ещё более мужественным и
привлекательным.
— Но вернёмся к нашим баранам. Значит, вам, Виолетта Валерьевна,
наплевать на свалку из велосипедов возле забора?
— Нет. Но мне кажется, в музыкальную школу вполне можно дойти
пешком или добраться на общественном транспорте. И вообще, какое
отношение имею я к вашим самокатам?
— Ваш хор неоднократно становился лауреатом различных
республиканских, и городских фестивалей, конкурсов. Много раз
представлял наше учреждение за рубежом.
— Поэтому я должна решить, где дети должны оставлять свои
ходунки и беговелы?
Директор прищуривается. Властно скрещивает руки на груди. Ткань
рубашки обтягивает его мощный рельефный торс и крепкие руки. Они у
него шикарные. С крупными венами. Запястья покрыты густыми тёмными
волосами. А загорелая кожа кажется ещё более смуглой, контрастируя
со светлой тканью. Женская часть учительского состава дружно
попадала в обморок, когда его увидела.
Марату Руслановичу моя шутка совсем не нравится, ему почему-то
совершенно не весело. Может, не узнал? Хотя вряд ли.
— Все должны принимать активное участие в работе коллектива, а
не прикрываться узкими должностными обязанностями. Вы, Виолетта
Валерьевна, не исключение. Отсиживаться в углу малодушно.
— А полы в холле первого этажа не надо мыть? Просто если есть
такая необходимость, ради коллектива разумеется, то я обязана вас
предупредить, глубокоуважаемый Марат Русланович, что у меня
дичайшая аллергия на некоторые моющие средства. Хотелось бы
подробнее обсудить этот вопрос. Я думаю, никому из нас не нужно,
чтобы меня раздуло, как воздушный шарик, и я погибла смертью
храбрых в застенках нашего чудесного учреждения.
Все снова смеются. А я приподнимаю правую бровь, упорно глядя
ему прямо в глаза.
— Ты как с ним разговариваешь? — Толкает меня локтем коллега,
руководитель ансамбля, она в шоке. — Ты знаешь, кто это?
Начальство убивает меня взглядом, но спасает его оживший
телефон.
— Конечно. Это наш новый директор. Марат Русланович
Султанов.
— Вот именно. Очень важный человек. Он за границей стажировался,
на него в нашем департаменте просто молятся. А очередь из невест аж
заворачивается за угол.
Сажусь вполоборота к приятельнице и шепчу ей прямо в лицо:
— А ещё семь лет назад он бросил меня у алтаря. Беременную.
Валя охает, прижав руки к лицу:
— Да ты что? Султанов? Наш Султанов? Какой ужас!
